Мы заглянули на пристань, к рыбакам, фотографировали людей, работающих и спящих прямо в лодках. Мы досыта нанюхались неуловимых для фотоаппарата запахов, видели торговок, которые закупали товар, погружая руки по локти в морскую живность. Видели, как накладывают в мелкий лед больших желтых угрей и других подозрительных уродов. Видели, как рыбы превращались под ударами топориков в окровавленные геометрические фигуры, как умные руки рыбака насаживали эту наживку для завтрашнего лова, а его взор, не прикованный к работе, блуждал бог весть где.
Как-то ночью мы забрались на гору Малабар. Под нею распростерся залив, вдали окаймленный Marine Drive, унизанной бриллиантами огней — помните: «Ожерелье королевы»? Чуть поближе находился песчаный пляж Чаупати, что-то вроде народного парка отдыха, не испорченного культурой. Там мелькали лишь сотни фонариков, зажженных продавцами жареных орешков. Где-то вдали взрывались петарды в честь праздника дивали: мы стояли высоко над городом. Между нами и его жилыми, слабо освещенными изнутри кварталами тянулась тихая полоса садов.
Мы побывали в этих садах. Кусты и деревья превращены там в сказочных животных. Слон, лошадь, теленок… Странно поглаживать мелкие веточки, образующие их шерсть.
В садах темно, аромат цветов заглушает подымающийся из водоемов запах хлора, который сильнее ощущается ночью. Под землей сложная система этих водоемов — Бомбей давно перестал быть цитаделью легендарного, но отсталого Востока. Перед нами современный, цивилизованный город. Он погиб бы, если бы не сумел быстро и гигиенично обеспечить миллионы людей самым необходимым.
Мы смотрим с террасы на современную и совсем не чуждую нам сказку. Парни захватили с собой гитару, и над темным морем, над сверкающей набережной, над светящимися жилыми кварталами звучат чешские песенки. Как на родине.
II. ЦЕЙЛОН
НАЗВАНИЯ БЛАГОУХАЮТ
И ИЗДАЮТ ЗЛОВОНИЕ
Итак, мы прощаемся с праздничным Бомбеем. Последняя картинка, запечатлевшаяся в нашей памяти: детская ручка, просунутая меж прутьев балконных перил, и в ней искрящаяся ракета: пусть вся улица видит, какой замечательный подарок принес с базара папа.
Наш заключительный спектакль был очень торжественным, но гораздо меньше удовольствия доставила нам ночью упаковка кукол и доброй тысячи килограммов остального багажа. После этого мы поспешили в отель, чтобы урвать хоть три часа для сна, а в половине пятого зазвенел будильник. Мы отправились на аэродром, и, к нашему изумлению, оказалось, что все наши милые бомбейские друзья встали так же рано, как мы. Они поджидали нас у таможни и опять с центнером цветов. Ни они, ни мы не скрывали умиления и хлопали друг друга по спинам. Наша первая гастроль прошла удачно, мы встретили здесь хороших людей и уезжали с чувством, что приехали не напрасно.
А затем мы стартовали, за каких-нибудь два часа пересекли порядочный кусок Индии и, кроме того, передвинулись сильно на юг. С Мадрасом — одним из крупнейших городов страны — мы на этот раз не ознакомились поближе, но уже в аэропорту заметили, что люди здесь гораздо темнее. Воздух был более влажным и дрожал над покрытыми водой рисовыми полями. А там, где не было полей, мы видели пучки пальм, отбрасывавшие в утреннем свете длинные тени.
Второй перелет — из Мадраса в Коломбо — продолжался тоже всего два часа. Тут уж мы летели над морем: Коромандельский берег остался в стороне, Пондишери тоже… Простите, вы также находитесь в сентиментальном плену у старых названий, вычитанных в географических атласах? Коромандель, Пондишери, Траванкур, Коимбатур, Тривандрам… Когда мы мальчишками путешествовали пальцем по географической карте, эти названия действовали на нас как алкоголь. Многие из них сейчас исчезли с карты Индии. Кое-что изменилось вследствие политических переворотов — так оно и должно быть, — кое-что переделали наши усердные лингвисты — может быть, и это нужно было. Но все-таки, когда мы блуждаем по миру, полные воспоминаний о чем-то одуряюще благоуханном, давно любимом, нам грустно оттого, что мы с этим почти не встречаемся на карте.
Происходит то же, что с несчастной детской любовью. Мы стареем, с годами окружающий нас мир меняется, так же как и мы, а какое-нибудь старое название с географической карты притаилось в глубинах памяти, не меняясь, с застывшей, призрачно детской улыбкой. И не находя сегодня того, что было вчера, плачет, упрямится, топочет слабыми ножками, отказывается от новой формы. Нам так хотелось бы объяснить ему, что старые названия дали колонизаторы, исковеркав настоящие индийские, а теперь, когда им пришлось оттуда убраться… Но поди, объясни этому инфантильному, законсервированному в тебе самом существу, что оно консервативно.