И однажды бабуля бухнула Кузьме Петровичу:
— Пошто маешься, мил человек, за домом-те? Срамотиша от люде-те катится. Михеевы сроду не терли штаны без дела — попусту. Вижу, Кузьма, — тебе пилось бы да елось, да работа на ум не идет. Сгинь лучшей с глаз и наших, и соседских долой-то и полезай греть бока на печку.
Больше ягодицы Кузьмы не просили без дела моститься на завалинке, хотя он и считал правильной пословицу — «как ни мечи, а лучше на печи».
Но вернемся к юности Михеева.
Мастерам, слесарям и чернорабочим бригады чем только не приходилось заниматься: ремонтировали железнодорожные пути, виадуки, различные механизмы; укрепляли мостовые балки и прочие составляющие северной «чугунки». Будучи учеником, Анатолий часто навещал место работы кормильца. Именно эти визиты к «ремонтникам» зародили в нем интерес к «железкам», напильнику и молотку, которые поддавались задумкам и мыслям профессионалов, работающих с ними.
Полностью не закончив учебу в школе, Анатолий решил попробовать себя и в работе. Устроился чернорабочим на лесозавод № 1 топливного отделения Управления Северной железной дороги на станции Пермилово. Нужна была сила в мышцах, ведь приходилось не только ворочать и перекатывать тяжелые бревна, пригодные под шпалы, но и участвовать в нудно-монотонном складировании пиломатериалов. И везде он, проворный и сильный, успевал справляться. Работал и учился на рабфаке. Природа физической силой наградила его сполна.
В шестнадцать лет Анатолий получил комсомольский билет, а в двадцать один стал членом ВКП(б).
Он любил свой край поморский. Позже Анатолий не раз новым друзьям по службе пояснял, что у поморов море — это поле, и радость, и горе — помору все от моря.
Михеев гордился тем, что вышел родом из самобытных жителей у моря — старожильческого русского и карельского населений на Белом море, кстати, исторически избежавших крепостного права и мужественных первопроходцев Русской Арктики. Он любил своих трудолюбивых с окающим и екающим поморскими диалектами русского языка земляков, как и любил свою малую родину, часто о ней вспоминал, работая в других местах необъятной большой Советской России.
Поморский Архангельск, расположенный на обоих берегах Северной Двины и островах дельты в трех десятках километрах от места впадения реки в Белое море, как лесопромышленный и лесоэкспортный центр страны, своей самобытностью наложил отпечаток на натуру Анатолия Михеева. У этого парня с прядью русых, чуть с ржаной желтинкой волнистых волос и синими глазами, как редкое солнечное небо в северных краях, был спокойный, покладистый характер. А еще он долго избавлялся от северного певучего «ёканья» — местного наречия, — мягкого окончания слов на букву «ё».
Кстати, на популяризацию данной буквы оказал влияние Иосиф Сталин. Согласно то ли легенде, то ли были, 6 декабря 1942 года Верховному на подпись принесли очередной приказ о поощрениях, в котором фамилии нескольких командиров среднего звена и генералов были напечатаны с буквой «е», а не «ё». Сталин пришел в ярость. И на следующий день во всех статьях газет, в частности в «Правде» и «Красной Звезде», неожиданно появилось обилие слов с буквой «ё».
В годы Гражданской войны в Советской России город стал опорой формирования Северной белой армии под командованием генерал-лейтенанта Миллера, похищенного разведчиками Иностранного отдела (ИНО) НКВД СССР в ходе хорошо продуманной операции в Париже 22 сентября 1937 года. Он был судим и расстрелян 11 мая 1939 года за «пролитую пролетарскую кровь».
Хотя в одинаковой степени прерывала ток в жилах этой самой крови и другая сторона. Страдания приходились на всех россиян, ввергнутых в страшную общегражданскую мясорубку «белого» и «красного» терроров. В гражданских сшибках победителей не существует по понятию. Такие войны рождают лишь побежденных граждан, нищету в стране и экономическую разруху.
Рассказывая о событиях весны 1919 года, командующий американским экспедиционным корпусом генерал Уильям Грейвс пришел к выводу, что «на каждого убитого большевиками в Восточной Сибири приходится 100 убитых антибольшевиками». Вину за кровавые преступления Грейвс возлагал на атамана Григория Семенова. Но так было по всей России, народ которой, увы, не поддержал белое движение из-за его жестокостей и контактов с иностранцами — Антантой.
Взят Архангельск, а вернее, был очищен от белых отрядов и непрошеных войск Антанты частями Красной армии только в 1920 году. Все эти полотна глубоко сохранила цепкая память подростка. Действительно, в ней удивительно отчетливо осели светлые события детства. В них запечатлелись картины рыбной ловли, когда Анатолий приносил домой на лозовых куканах пойманных на удочку красноперых язей и голавликов; сплава плотов по Северной Двине с причудливым поведением оторванных от связок хлыстов — бревен-толкунцов; посещения с бабушкой Аленой лесов для сбора грибов и ягод — морошки, голубики и черники. Мудрый лес он любил, оказывая святое уважением и почитание за его свежесть и дары. Не раз Анатолий Николаевич, восторгаясь мудростью леса, говорил потом: «Лес любит тишину! А она бережет спокойствие души!»