Выбрать главу

Но словно звенела у него внутри струна, не давая забыться ни на минуту. Звенела и звала куда-то, словно бы дразнила и спешила поведать, что есть и иная жизнь, отличная от той, которая у него происходит. Есть в той жизни иные ценности, иные чувства, и эти чувства уже опалили ему душу, коснувшись лишь края ее.

В той, другой жизни была Надя. Надежда Сергеевна. И в нем шла подспудная работа, неосознанная, глубинная — как соединить или, вернее, как преобразить его жизнь в ту, другую. А потому и было совершенно непреодолимым желание увидеть Надежду Сергеевну. Поговорить, ну хотя бы — поговорить. О большем он уже и не мечтал.

Как-то он выбрал маршрут поездки так, чтобы в район возвратиться через Подбужье. Задержался в дальних колхозах подольше, намеренно дожидаясь темноты — не хотел заглядывать в больницу. Где-то часу уже в двенадцатом остановил газик у дома Филипповны. На стук вышла Надежда Сергеевна, увидела, всплеснула руками, а затем прикрыла ладонями рот, словно опасаясь издать хоть звук.

Они стояли и смотрели друг на друга — без улыбки, без радостного удивления. Их глаза изучали друг друга, спрашивали — насколько же все это серьезно. И отвечали — серьезно. Серьезнее и не бывает.

Наконец Ланина кивнула, и они все так же молча вошли в горницу. Надежда Сергеевна на минуту вышла, разожгла примус, поставила чайник. Затем принесла в вазочке варенье, домашние пироги. Она, словно челнок, сновала из кухни в горницу и обратно, и по той старательности, с которой делались нехитрые операции по украшению стола, Зорин понял — Надежда Сергеевна оттягивает ту минуту, когда придется им сидеть друг против друга.

— Надя! — Максим Петрович просительно посмотрел на Ланину. — Да перестань ты суетиться. Ну не за чаем же я к тебе приехал.

Надежда Сергеевна тут же покорно села за уставленный угощением стол, сказала тихо:

— Да уж, конечно, не за чаем. Только знайте, Максим Петрович, в этой же самой горнице сидел Сомкин. И мы с ним тоже не только чай пили…

Зорин почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Всего, чего угодно, ждал он от встречи, только не этого отчаянного крика души, не этой выплеснувшейся затаенной боли.

— Замолчи, Надя! — сказал он строго. — Замолчи. Никогда и никого у тебя не было, кроме меня. Понимаешь ты это?!

Он смотрел на нее с ожиданием, но она молчала, и тогда он еще строже и решительнее сказал:

— Я люблю тебя, Надя! Знаю, что и ты… Скажи, ну зачем нам хитрить? Себя-то ведь не обманешь.

— Да опомнись, Максим! — Ланина вдруг разрыдалась. И сквозь слезы уже почти выкрикивала: — О какой любви ты говоришь! Да разве ты имеешь право меня любить?

— Для этого не права надо иметь, а сердце. В моем сердце — только ты.

Ланина вскочила и стала нервно расхаживать по комнате. То прижимала руки к сердцу, то зябко, несмотря на летнюю теплынь, обхватывала ими плечи. И опять перешла на «вы».

— Максим Петрович, зачем вы мне это сказали? Люблю. Я же ничего не требую, ни о чем не прошу. Да, вы мне нравитесь, может быть, я даже… Но у вас жена, дети… Да поймите же вы, каково мне-то! Я ни о чем не жалею, все произошло, ну, словно помимо нашей воли, пусть этот день будет нам с вами редкостным подарком судьбы, пусть…

И опять перебил ее Максим Петрович строго и решительно:

— Жену свою… Одним словом, разные мы люди. Я понимаю, это звучит пошло. Но это так. Да, все правильно… когда-то я объяснился ей в любви, просил быть моей женой. Объяснился в любви, не зная, что это такое. Теперь знаю.

Ланина все продолжала ходить по комнате, лицо ее горело красными пятнами, глаза лихорадочно блестели, и Зорин догадывался, понимал, какая нелегкая работа идет сейчас в ее душе.

Наконец она остановилась прямо перед ним, положила руки ему на плечи и тоскливо сказала:

— Будь что будет, Максим. Ты говоришь «люблю», и я тебе верю.

Неужели все это с такой мгновенной быстротой раскручивается в памяти? Говорят, вот так, в минуту смертельной опасности, в минуту, когда ты осознаешь эту смертельную опасность, проносится перед тобой в единый, краткий миг вся твоя жизнь. Но сейчас! Сейчас-то ведь случилась радость, которая казалась уже недостижимой. А реакция — та же.

Но почему у их радости такой странный оттенок?

Осторожно, ощупью идут они навстречу друг другу.

Надежда Сергеевна вдруг решительно поднялась.

— Максим Петрович, прошу вас подумать о своем сердце. Не те эмоции должны сейчас у вас быть. Всплески вам противопоказаны. Пожалуйста, отключитесь от всего, отдыхайте. А когда я увижу, что вы в хорошей форме, — повезу вас к себе домой. Знакомить с дочерью.