— Я запомню.
Он склонил голову и потянулся к моим губам, но я вовремя увернулась.
— Ты не ответил на последний вопрос, — напомнила ему. — Почему никто не зовет тебя настоящим именем?
Лондон отстранился и оперся о стол ладонями, положив их рядом с моими бедрами. Никаких улыбок, а взгляд стал цепким и настороженным.
— Потому что я так решил.
— И… почему? — снова спросила, пусть что-то внутри и подсказывало мне, что он не горит желанием общаться на эту тему.
— Скажи, о чем ты подумала, когда услышала, что меня называют Лондоном?
— Эмм, что… — припоминала свои первые впечатления о парне, — … у тебя есть предрасположенность к выпендрежу.
— Неплохо, — одобрил он. — А хочешь знать, как ведут себя некоторые, когда видят меня или слышат мое настоящее имя?
— Да, хочу. Я за этим и спросила, — уверенно ответила, нащупав его ладонь.
— Они смотрят на меня с жалостью и вспоминают пятилетнего ребёнка, которого мать оставила в супермаркете, потому что он ей нахрен не сдался, — без запинки произнес Лондон. В его голосе не было ни горечи, ни сожаления, лишь сухая констатация факта.
— Ой, извини… — в замешательстве промямлила, — … я не это имела в виду.
— Ты-то за что извиняешься? — удивился парень, приподняв уголок рта. — Да, Кейт, такая история, — ободряюще улыбнулся, — Ной Вудс – это, типа, чей-то забытый багаж или вещь, которую выбросили за ненадобностью. А Лондон – это я. Сам по себе. Ты понимаешь, о чем говорю? Или я сейчас похож на психа? — спросил, поглаживая мою ладонь.
— Да… то есть. Я понимаю… кажется.
— Ты сказала «кажется»?
Он снова уводил разговор не в то русло, так и не удовлетворив моего любопытства в полной мере. Поэтому я сказала:
— И всё-таки… Почему не Париж или Копенгаген?
Лондон поднял руку и бережно коснулся моей щеки, поглаживая кожу большим пальцем.
— А ты бы стала встречаться со мной, назовись я Копенгагеном?
— Нет, абсолютно! Я бы точно решила, что ты псих…
— Вот тебе и ответ, — пожал парень плечами.
— Могу я спросить… где она сейчас?
— Моя мать? — он вопросительно взглянул на меня и, дождавшись кивка, ответил, — она в Бостоне. По крайней, мере два года назад жила там. Не смотри так, Кейт, — парень выпрямил спину и смотрел с укором. — Я с детства не выношу этого взгляда. Не надо жалости. У меня все в порядке, я доволен жизнью. Тетя Роуз… она классная, а у Джорджа я могу тырить сигареты. У меня есть Олли, пусть она и вечно ворчит. Есть друзья… ладно, один друг, зато он… сильный и большой, — и я уже отчетливо понимала, что он дурачится, пытаясь придать нелепость серьезному разговору, — а еще есть… ты. Я просто везунчик.
Закончив на столь позитивной ноте свою отповедь, Лондон обхватил ладонями мое лицо и поцеловал, так нежно и влажно, как только умел.
За этим важным волнующим занятием нас и застукала мама во второй раз.
— Эй, академики, — сказала она по-русски, — идите чай пейте, — а на инглише добавила, — не знала, что репетиторство предполагает столь тесное сотрудничество.
Оставив сидеть на столе с пылающей физиономией, Лондон выпустил меня из объятий и невозмутимо произнес:
— Извините, мэм. Не удержался. Просто мне очень нравится ваша дочь.
— Надо полагать, — хмыкнула мама, прикрывая за собой дверь.
Я же не знала, как теперь себя вести. Радоваться словам парня или злиться на маму за пробел в ее воспитании? Она когда-нибудь научится стучать?
Макрель под шубой
Говорят: под Новый год
Что ни пожелается –
Всё всегда произойдёт,
Всё всегда сбывается…*
И что только не вспомнится юной эмигрантке вдали от родины в последний день уходящего года? Хотя, на мой взгляд, с правдивостью этих строк можно поспорить.
Вот взять, к примеру, меня. В первом классе, насмотревшись «Комиссара Рекса», я загадала Деду Морозу немецкую овчарку, а на утро под ёлкой обнаружила игрушечного пуделя. Пуделя! Тогда-то я и поняла, что вся эта история с новогодним чудом от белобородого пенсионера из Великого Устюга, не иначе как сплошное надувательство. Поэтому во втором классе посоветовала маме купить мне коньки ещё в начале декабря и не париться на тему того, чтобы предугадать мечту своей неверующей дочери. Должно быть, у меня было что-то по типу врожденного атеизма, потому что Тихомирова сдалась только в шестом классе, сколько бы лет я не твердила ей, что никакого Деда Мороза не существует.
Но в эту минуту, перемешивая ровные кубики ингредиентов самого новогоднего в России салата, я готова была поверить в обратное. Ведь все, что я желала теперь, имелось в наличии. Для полного счастья, пожалуй, не хватало лишь праздничных пирогов бабы Люси и самой моей прародительницы.