Оказавшись на заднем сиденье тачки Рика, я наконец-то смогла расслабиться после перелета в третьей степени, пусть и не настолько, чтобы ответить на виноватую улыбку мужчины в зеркале заднего вида. Знает кошка, чье мясо съела. Эта поговорка как нельзя лучше описывала мое к Рику отношение, и я даже не знала и знать не хотела, что ему нужно сделать, чтобы я сменила гнев на милость.
Но, хрен с ним, с отчимом. Я же всё-таки в Америку приехала, поэтому, вдохнув полной грудью дым чужого отечества, решила тут же поинтересоваться, как обстоят дела в родном Челябинске. За шестнадцать часов пути, за которые я успела побывать уже в двух штатах и направлялась в третий, там могло произойти что угодно, начиная от падения нового метеорита до очередного мусорного апокалипсиса. И под монотонный треп на английском мамы и мистера Любезность, окончательно запутавшись во времени, стала набирать сообщение Наташке.
«Алекс – Юстасу. Я все еще жива. Отменяй поминки, выливай компотик».
Не удивлюсь, если подруга весь день просидела, гипнотизируя свой мобильник в ожидании весточки от меня. Уж очень быстро она ответила:
«Юстас – Алексу. Чеснокова, вот, что значит американский оптимизм! Донт вори, би хэппи, ёшкин кот! Как там за бугром?»
Засмеявшись с интонацией лошади Пржевальского и получив от мамы укоризненный взгляд, набрала ответ:
«Люди здесь тоже ходят на двух ногах и дышат кислородом. А в остальном, я еще не поняла».
Поэтому было самое время, чтобы это выяснить. Мое знакомство с Нью-Йорком ограничилось лишь терминалами аэропорта Кеннеди, где я впервые побывала в американском сортире и расплатилась в кафешке зелеными бумажками с физиономией первого министра финансов в истории США*. Мама, уже посетив Америку этим летом, выглядела собранной и невозмутимой, впрочем, как и всегда. Скорее, она даже смахивала на аборигена, и в очередной раз сделала мне замечание по поводу моего акцента, когда я заказывала кофе и пончики.
В Бостоне же помимо аэропорта теперь я имела удовольствие любоваться какой-то промзоной, что до дрожи в коленях и лёгкой тахикардии напоминала окраины ЧТЗ**. Даже дышалось здесь совсем, как дома. Но приступ ностальгии длился недолго, потому что Рик вывернул на какой-то хайвэй и, поддав газу, погнал тачку к границе штата Массачусетс, за которой начинался Род Айленд – штат, где и находился Ньюпорт – город, что должен был стать для меня новым местом дислокации.
В Ньюпорт мы въехали через полтора часа, и я уже была готова на что угодно, лишь бы скорее принять душ и развалиться в позе хламидомонады на первой попавшейся горизонтальной поверхности.
Хотя в этом месте я должна немного повосторгаться местными красотами. Должна. Но не буду. Да и как можно сравнивать мой родной город-миллионник с этим маленьким приземистым курортным городишкой на двадцать пять тысяч душ, где во всю эксплуатируют американскую историю колониальной эпохи? А что ещё им остаётся? Ни тебе заводов-кормильцев с боевой славой, ни хоккейной команды. Одна сплошная праздность. Аккуратные улочки, сувенирные магазинчики, какие-то галереи, кафешки и рестораны заставляли меня сомневаться в том, а работает ли тут вообще хоть кто-нибудь.
— Кейт, какие будут первые впечатления? — поинтересовался Рик, когда мы стояли на перекрестке возле «Стакана Темзы». Именно так дословно переводилось название небольшого музея не пойми чего со входом на углу здания.
— Эмм, жить можно, — ответила Рику, пытаясь сообразить, при чем тут Темза в городе, расположенном на острове посреди залива в тысячах километров от Лондона.
— Краткость – сестра таланта, — прокомментировал мой ответ этот явный поклонник Чехова.
— Слова Гоголя, — ляпнула я фамилию первого пришедшего в голову классика, за что тут же получила от мамы еще один взгляд с намёком на толстые обстоятельства.
— Нет, Кейт, — усмехнулся Рик, прикинувшись, что не распознал моего изысканного сарказма. — Это Чехов.
— Она знает, что это Чехов, — пробормотала мама. — Просто Кейт, — и сделала акцент на имени, — очень любит пошутить. Весело ей, понимаешь?
— Звучит обнадеживающе, — заметил Рик, — Мы скоро приедем домой, осталось совсем немного, — и, на мгновение повернувшись, лучезарно разулыбался мне. — Я так соскучился по тебе, ты даже представить себе не можешь, — сказал уже маме, устроив свою ладонь на ее коленке.