Иван наклонился вперед и хлопнул меня по лбу.
— Ну и не надо. Скажем, что нужно тренироваться.
Я искоса взглянула на него, но решила сдержаться.
— Я отмазывалась так каждый раз, когда он приезжал в гости. Годами.
— Ну и что?
— Больше не хочу так поступать, — ответила я. — Мне не нравится идея избегать отца только потому, что нет желания слышать, как он называет меня разочарованием.
Иван медленно моргнул. Затем дернул челюстью и понизил голос до тона, которого я не слышала уже больше двух месяцев. С тех пор, как однажды утром парень сидел рядом со мной, пока я удаляла свой аккаунт в Инстаграм из-за грубых комментариев и сообщений, которые продолжали поступать. Когда Луков предложил пойти и проверить мой почтовый ящик, я даже не стала спорить, но, должно быть, больше ничего не приходило, потому что писем у Ивана в руках не было.
— Он называл тебя так раньше?
Ай, черт.
— Нет, но все было ясно по его лицу, — я снова вздохнула и потерла лоб. Стоит ли идти? А может лучше остаться дома или заняться чем-нибудь с Иваном? Я-то знала, чего желаю на самом деле. Тут даже выбор не стоял. Но... Черт. — Все будет нормально. Я уже большая девочка, и смогу удержаться от спора с ним эти два часа.
По крайней мере я пыталась убедить себя в этом.
Иван толкнул меня локтем, как делал это постоянно — подталкивал меня в бок той рукой, которой обнимал, обычно без всякой причины, но всегда, когда у нас что-то получалось или просто удавалась наша тренировка.
— Сегодня вечером я свободен.
Я фыркнула.
— Ты свободен каждый вечер.
Потому что так и есть. Кроме его семьи и меня, единственными, на кого парень тратил свое время, были его домашние животные. Однажды мой напарник признался мне, что в детстве он так часто отсутствовал дома, что теперь ему просто нравилось там находиться.
Иван снова толкнул меня локтем.
— Могу ущипнуть тебя, если начнешь спорить с отцом, — предложил Иван.
Я одарила его слабой улыбкой.
— Уверена, ты бы не упустил возможность ущипнуть меня, даже если бы я не стала с ним спорить.
Улыбка, появившаяся на лице парня, ослепила меня, но я, как и прежде, решила отложить свои размышления на потом.
— Значит, хочешь, чтобы вместо этого я разбирался с Лейси?
Ох, уж эта Лейси. Недоверчивый, злопамятный, милый чертёнок только начал позволять мне гладить ее. Но только когда она сама этого хотела. И всего на секунду. И не по голове.
— Тебе не обязательно идти со мной. Мне известно, что ты предпочитаешь тусоваться дома с «командой».
— Да, потому что это единственное место, где люди не пялятся на меня и не сплетничают обо мне, — ответил Иван, и его честность застала меня врасплох. — Но мне не нравится, что ты боишься встречи с собственным отцом, — он одарил меня еще одной ослепительной улыбкой. — Ты же знаешь, я смогу удержать тебя в узде.
Я фыркнула и закатила глаза.
— Можешь попробовать.
Иван уперся руками в спину, и его улыбка стала шире.
— Пончик, ты же знаешь, что смогу. Я тебя не боюсь. А тебе слишком нравится мое лицо, чтобы бить по нему.
Ну что за придурок.
Идиот.
Мое фыркание только подзадоривало его, потому что я не собиралась смеяться и усугублять ситуацию.
— Когда-нибудь мне придется отпинать тебя по заднице, тогда и посмотрим на твое умение держать все в узде.
Иван громко рассмеялся, ухмыляясь.
— Можешь попробовать.
Я закатила глаза и притворилась, что не смеюсь.
— Ты уже видела спецвыпуск TSN? — вдруг спросил он.
Я моргнула.
— А он, что, уже вышел?
Иван кивнул.
— Вчера, — ответил он, потянувшись к сумке и подтащив ее ближе к себе. Лукову потребовалось всего мгновение, чтобы вынуть блестящий черный журнал со знакомым футболистом на обложке и бросить мне на колени. — Страница 208.
Листая журнал и мельком глядя на бедра, бицепсы и скульптурные спины других спортсменов, я нашла нужную страницу и уставилась на разворот. Мне казалось, что они выберут один из снимков, где мы исполняем поддержку «свечка», при которой Иван держал меня над головой, положив руку на мое бедро, в то время как я выглядела так, будто парила в воздухе, с разведёнными в стороны ногами. Фотограф показывал его нам, когда мы заканчивали съёмку.
Но главный редактор выбрал другой образ.
В выпуске был опубликован идеальный снимок нас двоих, исполняющих Тодес. Ну, модифицированный Тодес, потому что вместо того, чтобы держать руку с боку, параллельно льду, я удерживала ее на груди, прикрывая то, что не собиралась демонстрировать: свои соски. Иван, в положении разворота, выглядел так, словно сидел на воображаемом стуле с ногой немного сдвинутой назад, так что зубец его конька был зафиксирован на льду, при этом удерживая меня за руку. Во время движения парень вращал бы меня по кругу, а мое тело находилось параллельно льду с головой на уровне колена, так, что я оказалась бы в нескольких сантиметрах от него.
Это был один из моих любимых элементов.
Но, разглядывая нас в журнале... На ум пришло кое-что еще.
Линии мышц на бедрах и икрах Ивана поражали своей красотой. Рука, державшая мою, была длинной и сильной, а плечо и шея — невероятно грациозными. Иван выглядел потрясающе. Идеальный пример факторов, из которых состояло фигурное катание: элегантность, мощность и гибкость.
Я тоже смотрелась великолепно. ДжоДжо точно не станет долго ныть. Угол, под которым был сделан снимок, в основном демонстрировал большую часть тазобедренного сустава — очертание одной ягодицы и бедра — некоторые мышцы пресса, ребро и остальное — вплоть до руки, которую удерживал Иван.
Фотография была произведением искусства. Шедевром, который стоил бы любых оскорблений и непристойностей, приходящих мне на почту — ту, что Иван теперь просматривал лично.
В общем, снимок был прекрасен.
Стоило купить себе копию выпуска и вставить в рамку.
— Что думаешь? — спросил мужчина рядом.
Я еще раз взглянула на фото его мышц от ребер до спины, и ответила:
— Вроде неплохо.
И даже не удивилась, когда он пихнул меня в ответ.
***
Я совершила чудовищную ошибку.
Огромную, огромную ошибку.
Стоило остаться дома. Или пойти к Ивану. Или задержаться в КИЛ.
Нужно было занять себя чем угодно, лишь бы не приходить на семейный ужин, чтобы увидеться с отцом.
Легко было забыть, что любовь — неоднозначное чувство. Что кто-то может любить тебя и желать тебе самого лучшего, в то же время ломая пополам. Существует такая вещь, как искаженная любовь. Можно любить кого-то очень сильно. Слишком сильно.
И со мной мой отец поступил именно так.
Я сидела по другую сторону стола, изо всех сил стараясь не привлекать к себе внимания, после того, как впервые за год обняла отца. Это был неловкий момент, по крайней мере для меня. Все мои братья и сестры и даже мама обняли его при встрече, так что я тоже решилась на эту авантюру.
Моя цель состояла в том, чтобы заткнуться и молчать как можно дольше, пытаясь не наговорить лишнего, что могло бы привести к слову на букву «б», которое слишком часто всплывало, когда мы оказывались рядом друг с другом.
Но как бы мне этого ни хотелось, оно все же всплыло.
И за это стоило благодарить моб сестру, Руби.
Именно она решила втянуть в разговор моего потрясающего напарника, который сидел между мной и Бенни, и обсудить соревнования, в которых мы планировали участвовать следующие семь месяцев.
И вот так, даже не поздравив меня с тем, что я встала в пару с человеком, которого папа, вероятно, не знал, но который являлся золотым призером и чемпионом мира с толпами фанатов и даже неофициально изданной биографией, мой отец просто вклинился прямо в их разговор, что никогда, никогда не заканчивалось для нас ничем хорошим.
Красивый мужчина с цветом кожи и волосами того же оттенка, что и у меня, склонился над столом и спросил со снисходительной улыбкой:
— Я рад за тебя, Жасмин, но все же хочу знать, чем ты собираешься заниматься потом?
Проклятье.
Позже я скажу себе, что пыталась. Пыталась прикинуться дурочкой и дать ему шанс, хотя терпеть не могла эту игру. Я ненавидела давать папе шансы.
— После сезона? — я заставила себя ответить, в надежде, что отец не поставит меня в неловкое положение и не оскорбит Ивана тем, что ему плевать, признанный ли фигурист Луков или нет.
Но, как и в любой другой раз, ему либо было не важно, либо он игнорировал сигналы, которые подавали ему другие члены семьи.
— Нет, после того, как ты уйдешь из спорта, — ответил отец с приятным выражением на семидесятилетнем лице. — Твоя мать сказала мне, что ты все еще работаешь официанткой в закусочной. Замечательно конечно, что теперь ты сама зарабатываешь себе на жизнь, после всех тех лет, когда оправдывалась, что не можешь работать, потому что тебе нужно тренироваться, — усмехнулся папа.
Как будто я не утверждала это, будучи шестнадцатилетним подростком, когда мне приходилось бросать все силы на борьбу с учебой, при этом пытаясь втиснуть занятия фигурным катанием в каждую свободную минуту моей жизни, иначе все труды пошли б прахом. В то время я доминировала среди юниоров. И была уверена, что мне не стоило работать, потому что работа на полставки означала бы конец моей мечты.
Мама всегда об этом знала и понимала.
А вот отец нет.
В восемнадцать я сделала глупость и попросила у него денег, хотя считала, что это плохая затея.
«Ты слишком взрослая для катания на коньках, Жасмин. Сосредоточься на учебе. Сосредоточься на том, что у тебя могло бы хорошо получиться. Ты тратишь очень много времени на свои мечты».
Я не являлась суеверным человеком. Нисколько. Но сезон после нашей с ним ссоры оказался худшим в моей жизни. И с каждым разом лучше не становилось.
На тренировках все было в порядке. Все, что вело к любому соревнованию, великолепно получалось. Но в момент, когда это действительно имело значение... я выдыхалась. Теряла уверенность в себе. И так каждый раз. Иногда выходило чуть хуже, иногда лучше, но провалы случались с завидным постоянством.