Я ненавидела плакать. Но до меня не доходило, что чувство одиночества я ненавидела еще больше.
Однако не собиралась переоценивать Ивана, который утешал и понимал меня лучше всех в этом ресторане.
Медленно и немного более робко, чем это было необходимо, из-за того, что мы стояли слишком близко друг к другу — хотя Иван и видел меня чаще, чем любой другой мужчина, и прикасался ко мне чаще, чем кто-то еще, и обнимал гораздо больше — я обвила руками его талию и вернула ему объятие.
Я не поблагодарила Ивана. Решила, что он и так все поймёт. «Спасибо», «спасибо» и еще раз «спасибо», которое было настолько огромным и искренним, что мои губы не смогли бы выразить его словами. У меня частенько случались неприятности из-за своей несдержанности, но действия не могли лгать.
Проведя ладонью по моим лопаткам, Иван подвёл черту:
— Вот теперь ты в порядке.
Я кивнула ему, кончиком носа коснувшись поджарой, мощной грудной мышцы перед собой. Потому что так оно и было. Парень оказался прав во всем, что говорил. И я знала, что все будет хорошо, потому что мой партнёр верил в меня. Кто-то верил. И этот кто-то — Иван. Наконец-то.
Судорожно втянув воздух, я продолжала чувствовать себя отвратительно, но уже не так жалко. Какая-то часть моего мозга пыталась сказать моей нервной системе, что мне стоило бы смутиться, но нет. Ни капельки. Ведь я никогда не считала свою сестру слабачкой только потому, что она плакала по любой ерунде.
Мой отец причинил мне боль.
Ни в детстве, ни будучи взрослой, у меня не было ответа, как с этим бороться.
— Хочешь уйти или вернемся? — прошептал Иван, все еще растирая мне спину.
Не стоило терять время на размышления, пока я стояла, не шевелясь и обнимая узкую талию своего напарника. Мой голос прозвучал хрипло и сдавленно, но я разрешила себе не чувствовать стыд. Возможно, отчасти это была моя вина, но в данной ситуации мой отец тоже не был белым и пушистым.
— Давай вернемся в ресторан.
Иван усмехнулся, все еще прижимаясь лицом к моей макушке.
— Так и думал.
— Что может сделать неловкую ситуацию еще более неловкой? — ответила я грубо, чувствуя не совсем это.
Грудь под моей щекой затряслась, и следующее, что я помню — Иван выпрямился, сильными ладонями обхватив мои виски, а длинными пальцами обвив мой затылок. Парень уставился прямо на меня, не улыбаясь, просто глядя в глаза. Выражение его лица стало очень серьезным, и он произнес:
— Иногда мне хочется стукнуть тебя, а иногда сказать, что ты отстой, когда лажаешь в чем-то, но лишь потому, что кому-то нужно держать тебя в узде. И все же я подпишусь под каждым словом, что произнёс. Ты лучший партнер, что у меня был.
И намек на улыбку, крошечную, крошечную, крошечную, растянул уголки моего рта.
По крайней мере, пока он не продолжил.
— Но больше от меня признаний такого рода не жди, так что запомни этот момент на черный день, Пончик.
И вот так моя робкая улыбка остановилась на полпути.
Иван легонько потрепал мою голову, и произнёс:
— Если твой отец еще раз так с тобой заговорит или скажет какую-нибудь чушь, будто мы не настоящие спортсмены, у нас с ним возникнут проблемы. Я был милым, но только потому что он — твой отец.
Я кивнула, потому что только это и могла сделать в данный момент.
Иван опустил руки, не сводя с меня глаз, и мне пришлось сделать то же самое, оставив между нами расстояние в пару сантиметров.
— Я всегда прикрою твою спину, ты же знаешь, — заявил он с искренностью в голосе.
Я снова кивнула, потому что все было верно, но еще потому, что и он должен был знать: я тоже прикрою его спину. Всегда. Даже через год, когда Иван будет кататься в паре с кем-то другим.
Всегда.
Не пришлось даже говорить: «пойдем внутрь». Этот человек знал язык моего тела лучше, чем кто-то другой, поэтому, когда мы одновременно повернулись к дверям ресторана, в этом не оказалось ничего удивительного. Я вытирала глаза, пока Иван открывал для меня дверь. Знала ли я, что выгляжу так, будто рыдала уже почти полчаса? Ага.
Но мне было наплевать.
Когда администратор начала лучезарно улыбаться нам с Иваном, а затем резко остановилась, я не стала избегать её взгляда. И продолжила молча смотреть на нее. Скорее всего, у меня оплыло все лицо, потекла тушь, а глаза опухли и покраснели. Но я задрала свой подбородок.
И как только Иван рукой скользнул в мою ладонь, на целых две секунды сжимая ее, прежде чем отпустить так, будто этого момента и не было, я сглотнула, но все же не опустила головы.
Конечно, неловкость за столом была заметна даже на расстоянии. Единственным человеком, который что-то говорил, оказалась моя сестра, Руби, и, судя по выражению ее лица, она даже не понимала, о чем болтает. Все остальные, включая моего отца, казалось, смотрели прямо в свои тарелки. Не удивительно, что ко мне вернулось нехорошее чувство из-за того, каким образом был испорчен ужин.
Не хотелось, чтобы все так вышло.
Шмыгнув носом, прежде чем они бы меня услышали, я взяла себя в руки, как только добралась до своего стула.
— Я вернулась, — сказала я своим хриплым голосом, отодвигая стул.
Каждая пара глаз удивленно посмотрела на меня, когда мы с Иваном устроились на своих местах.
— А я просто убедился в том, что она не била детей, пока отбирала у них конфеты, — сухо прокомментировал он, пододвигая свой стул вперед, прежде чем взять салфетку и бросить ее на колени. — Расплакался только один.
Улыбка тронула мои губы, хотя глаза оставались сухими, а лицо покрасневшим.
Все члены моей семьи сидели молча. Целую минуту. Может, даже две минуты.
До того момента как...
— Оса укусила тебя в оба глаза, пока ты была там, да? — пискнул Джонатан, глядя на меня с выражением, которое нельзя было посчитать радостным.
Я моргнула, не обращая внимания на стеснение в груди, и ответила:
— После того, как ужалила тебя в лицо, судя по всему.
Джонатан хихикнул, но без особого энтузиазма.
— Ты похожа на енота.
Я шмыгнула носом и взяла свои приборы, не реагируя на взгляд, который мой отец бросил на меня из-за стола.
— Ну, зато мама не нашла меня в мусорном баке.
Мой брат сделал резкий вдох в тот самый момент, когда чужая рука опустилась на мое бедро во второй раз за вечер и сжала его.
Прочистив горло, секунду спустя мой отец начал было говорить:
— Жасмин…
Но Руби оборвала его криком:
— Я беременна!
***
— Хочешь, отвезу тебя домой? — спросил Иван, пока мы ждали остальных членов моей семьи, чтобы покинуть ресторан.
Мое лицо все еще оставалось опухшим и напряженным, и я была уверена, что выгляжу ужасно, но посмотрев прямо в его красивое лицо, покачала головой.
— Нет, это глупо. Тебе уже пора ложиться спать, ведь красоте нужен отдых. Доеду с мамой.
Человек, который все оставшееся время просидел молча, кивнул, не уловив моего юмора. Что кое о чем говорило. Он все еще был расстроен из-за меня или моего отца. Вероятно, все же из-за меня.
Не раздумывая, я взяла его руку и крепко сжала.
— Спасибо за то, что пришел, и за все, что сказал и сделал, — я сжала ладонь парня сильнее. — Не стоило…
Иван спокойно смотрел на меня. Чрезвычайно спокойно.
— Стоило.
— Нет.
— Да, — он сжал мою руку в ответ. — Это того стоило.
Глядя в его глаза, невозможно было определить, какого цвета они были в тот момент — небесно-голубого или нет, но в глубине души, я всегда считала их именно такими.
— Если у тебя вдруг возникнет семейная драма, и тебе понадобится помощь, зови, не стесняйся.
На лице парня появились чуть заметные ямочки, и он покачал головой.
— Нет. Никакой семейной драмы. Они всегда меня поддерживают. А вот мой дедушка съест тебя живьем, — Иван замолчал, а ямочки на его щеках стали еще заметнее. — С другой стороны, бывшие партнеры... В общем, мне повезло, что они подписали соглашение о конфиденциальности. Прибереги это для них.
Я моргнула, принимая его странное объяснение, которое совершенно не отвечало на мои многочисленные вопросы, но решила оставить размышления на потом, пытаясь сохранить легкость нашего разговора.
— Как скажешь, — кивнула я.
Иван снова сжал мою руку.
В этот момент двери позади него открылись, и я услышала, как спорят Джонатан и Джеймс, а мама говорит с сестрой о том, что та не должна ничего от нее скрывать. Лицемерка.
— Тогда я пойду, — сказал мой напарник и друг, мягко и без усилий высвобождая свою ладонь из моей руки. — Увидимся завтра. Отдохни немного. Позвони, если понадоблюсь.
Я кивнула, и... Что-то... Заныло в груди.
Но прежде чем успела подумать о том, что делаю, я поднялась на цыпочки и поцеловала Ивана туда, куда смогла дотянуться — в подбородок.
Он посмотрел на меня сверху вниз с выражением, которого я никогда раньше не видела.
Мне это понравилось. Поэтому я хлопнула его по бедру и произнесла:
— Осторожнее на дороге, Исчадье.
Парень моргнул. Один раз. Дважды. Потом просто кивнул, его глаза, казалось, на мгновение остекленели, прежде чем сфокусироваться, а затем Иван просто развернулся и направился к своей машине, оставив меня стоять, наблюдая за ним... Прежде чем некто шлепнул меня по заднице.
Мой брат, кто же еще.
Джонатан обхватил меня рукой за талию, притягивая к своему телу, которое было всего на несколько сантиметров выше моего. Затем прижал еще ближе к себе и грубо прошептал мне на ухо, словно стесняясь своих слов:
— Люблю тебя, Ворчун.
Склонив голову на бок и уперевшись ею в голову брата, я положила руку ему на грудь и ответила:
— Я тоже тебя люблю, придурок.
Брат вздохнул, но не отпустил меня. Если уж на то пошло, он ещё крепче прижал меня к себе и пробубнил:
— Не люблю, когда моя сестренка расстраивается.
Я застонала и попыталась вырваться.
Но он мне не позволил.
— Моя сестренка-острячка.
— Если ты еще хоть раз произнесешь слово «острячка»…
ДжоДжо рассмеялся самым жалким смехом, который я от него слышала.
— Люблю тебя, Ворчун. И горжусь тобой. Если бы у меня были дети, и они выросли хотя бы наполовину такими же преданными и трудолюбивыми, как ты, я не стал бы просить ни о чем другом.