— Как? спрашивает она, меняя тон. На светофоре я решаюсь взглянуть в ее сторону и вижу, что она склоняется надо мной через центральную консоль. Меня тянет к ней как магнитом, но я сопротивляюсь. Я говорю себе, что не могу этого сделать, я не могу поцеловать ее, как бы сильно мне этого ни хотелось.
Вместо этого я медленно качаю головой. — Любимое блюдо?
— О, это просто, говорит она. — Орео в молоке. Но это должны быть Орео с двойной начинкой, и они должны находиться в молоке нужное количество времени.
— И сколько точно нужно времени?
— Достаточно долго, чтобы печенье размокло, но не настолько, чтобы оно развалилось.
Я улыбаюсь. С ней кажется, что я просто постоянно улыбаюсь.
— Понял.
Мы заезжаем на парковку перед домом ее тети, и я выпрыгиваю из грузовика, обхожу, чтобы открыть для нее дверцу. Она соскальзывает на тротуар, ее рука в моей. Она не отпускает меня, пока мы не подходим к кузову грузовика. Один из родственников Саймона помог мне погрузить большую часть вещей в грузовик еще на распродаже недвижимости, но теперь остались только мы с Татум, столкнувшиеся с необходимостью поднять по лестнице целую кучу мебели.
— Все в порядке, говорит она, чувствуя мои колебания. — Мы справимся.
— Ты уверена?
— Конечно. Насколько это может быть сложно?
С кроватью и столиком я справлюсь сам. Но матрас, хотя и не особенно тяжелый, громоздкий. Я прекрасно могу снять его с грузовика, но не смогу удержать.
— Вот, говорит она, хватаясь за задний конец. — Давай я помогу.
Мы на полпути к двери, когда я чувствую, как она опускает свою часть матраса.
— Черт, шипит она.
Я оглядываюсь и вижу, что она стоит на коленях на тротуаре. Я роняю матрас, прежде чем она успевает издать еще один звук.
— Татум, говорю я, присаживаясь на корточки рядом с ней, — Ты не ушиблась?
— Ничего страшного, говорит она, резко шипя сквозь зубы. — Я просто споткнулась. Она снова опускается на попу, обнажая довольно глубокие царапины на обоих коленях. — Я в порядке.
Кровь стекает по ее ногам. Я встаю и протягиваю ей руку.
— Давай. Пойдем приведем тебя в порядок. Я поднимаю ее на ноги, и она опирается на меня, пока мы поднимаемся по ступенькам в ее комнату, матрас так и остался валяться на тротуаре.
Я ввожу ее внутрь и усаживаю на диван.
— Я действительно справлюсь, говорит она.
— Я уверен, что ты сможешь. В любом случае, просто скажи мне, где твоя аптечка.
Она закатывает глаза, но все равно улыбается и указывает в сторону коридора. — В ванной, под раковиной. Это в красной сумке.
Я резко киваю и иду за ней, ошеломленный ароматом цитруса в ванной. Я нахожу аптечку и возвращаюсь к ней, открывая ее, чтобы посмотреть, с чем мне придется работать. Марля, пластыри, перекись.
— Где чистые полотенца?
— Шкаф в конце коридора, говорит она.
Я оглядываюсь и замечаю, что она наблюдает за мной с любопытным выражением на лице. Как будто она не понимает, зачем мне беспокоиться. Это всего лишь царапина, говорит ее лицо, когда струйки крови стекают по обнаженной коже обеих ее ног.
Я беру полотенце и намыливаю его, прежде чем вернуться к ней и опуститься перед ней на колени.
— Может немного щипать, предупреждаю я, прежде чем прижать полотенце к ее колену.
Она вздрагивает, но не сильно. Я работаю так быстро и аккуратно, как только могу, очищая обе ее ноги. Несколько неподатливых кусочков гравия требуют использования пинцета из аптечки, но ей не нужно накладывать швы. Я снова промываю царапины перекисью, смазываю их мазью и перевязываю ее.
— Вот, говорю я, — как новенькая.
Она смотрит на меня сверху вниз, а я на нее снизу вверх, странная точка обзора, поскольку я так привык возвышаться над ней, когда мы оба стоим. Внезапно я замечаю, что моя рука лежит чуть выше ее колена. Я прочищаю горло, отстраняясь, но она ловит эту руку в свою и удерживает ее.
— Татум, говорю я, мой голос срывается чуть ли не на шепот.
— Тссс… Ничего не говори. Я просто хочу кое-что попробовать. И она наклоняется вперед и прижимается своими губами к моим.
Целовать Татум — это как сладкое облегчение, как кульминация всех фантазий, которые у меня были о ней, каждый день в течение последних нескольких лет. Вот она, эта красивая девушка, больше не просто фотография в моем бумажнике. Я поднимаю руку к ее лицу, нежно касаясь щеки, поглаживая ее. Ее губы приоткрываются для меня. Я ощущаю ее сладость, как мяту и корицу.
Звяканье ключей прямо за входной дверью щекочет мои уши, вырывая меня из этого момента. Мы отрываемся друг от друга, и я вскакиваю на ноги как раз вовремя, чтобы появилась Нина.
— Что ж, говорит она с теплой улыбкой, — привет, Лукас Янг.
— Мэм, говорю я, кивая головой.
— Это ваши вещи разбросаны по подъездной дорожке?
Верно. Матрас.
— Да, мэм. Извините за это.
— Я отвезла его на распродажу имущества миссис Дарви, говорит Татум, поднимаясь и становясь рядом со мной.
— Я позабочусь об этом сейчас, говорю я, направляясь к двери.
— Подожди, я помогу тебе, говорит Татум, но я не могу быть рядом с ней. Я сорву с нее одежду.
— Нет, быстро говорю я, — спасибо. Я справлюсь. И тебе следует поберечь колени.
— Какие колени? Когда Нина начинает суетиться из-за травм Татум, я выскальзываю, все еще ощущая сладкий вкус Татум на моем языке.
ГЛАВА 4
Татум
Я не знаю, что на меня нашло, что придало мне смелости наклониться вперед и просто поцеловать его вот так. Но это было все, что я могла сделать, чтобы не вцепиться в его великолепные волосы темный волосы с сединой и не прижать его к своим губам, будь проклята тетя Нина.
Мои щеки все еще пылают, когда Нина подходит, берет меня за руки, уговаривая сесть рядом с ней на диван. У меня кружится голова, и я с трудом улавливаю вопросы, которые она задает мне. Но затем она щелкает пальцами перед моим лицом, заставляя меня сосредоточиться.
— Боже мой, девчушка. На ее губах играет лукавая ухмылка. — У тебя плохо получается.
— Что получается? Спрашиваю я, все еще ошеломленная.
— Влюблена. Судя по всему, сильно.
Я закатываю глаза, в основном потому, что не могу доверять собственному голосу. — Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
— О, нет? Она погрозила мне пальцем. — Не думай, что я не видела, как тебя разорвало на части, когда я вошла в эту дверь.
Я прикусываю нижнюю губу, когда тетя Нина заправляет выбившийся локон мне за ухо. — Ты не осуждаешь?
— О, дорогая, пока он добр к тебе и обращается с тобой правильно, за что тут осуждать?
Я со вздохом откидываюсь на спинку дивана. — Тебе не кажется странным, что он достаточно взрослый, чтобы быть… Мне не нужно заканчивать предложение. В конце концов, мой отец — брат тети Нины.
Она ерзает на диване рядом со мной, сбрасывая туфли и поджимая под себя ноги. — Это необычно. Но я никогда не видела, чтобы ты так интересовалась мальчиком своего возраста, не говоря уже о мужчине.
— Меня это никогда по-настоящему не интересовало, признаюсь я.
Нина тянется к
столику за своими картами таро. Это ее способ сообщить мне, что к ней придет или позвонит клиент. Я поднимаюсь на ноги.
— Сделай мне одолжение, милая, говорит она, и я уже хватаю раскладной карточный столик, который она использует для раскладывания карточек. Я ставлю его перед ней, и она похлопывает меня по руке. — Ты куколка. Мне позвонят в полдень, но это займет всего час.
— У меня в салоне график с часу до восьми.
— Я приготовлю для тебя ужин, когда ты вернешься домой, говорит она.
Мои колени лишь немного горят, когда я поднимаюсь по лестнице в свою спальню. Лучи позднего утра проникают сквозь венецианские жалюзи, превращая солнце в изящные лучи. Марцеллус в своем террариуме, греется в лучах солнца. Я открываю маленькую стеклянную дверцу и беру его на руки, нежно прижимая к себе, когда сажусь за свой стол.