Весь день это пустота сзади не давала мне покоя. Когда что-то… кто-то есть, вроде и не замечаешь. А стоит исчезнуть — становится неуютно. Промелькнула даже шальная мысль позвонить или написать. Просто спросить, как себя чувствует. Но… она же просила оставить ее в покое. Да и телефона нет. Узнать, конечно, не проблема…
Нет, все-таки проблема.
Ничего, придет. Никуда не денется.
День шел за днем. Каждое утро я ловил себя на том, что смотрю на дверь. Отсиживал все уроки, что-то слушал, что-то писал, отвечал, получал оценки. С кем-то о чем-то разговаривал. Ходил в тренажерку, бродил с Виктюхом по улицам, играл в покер. Делал уроки, занимался с преподом. Все это было на поверхности. А где-то глубоко-глубоко я ждал. Ждал, когда наступит вечер и пробежит скупая на сны ночь. Когда начнется новый день.
Да что это вообще со мной⁈
Я злился на себя — и на нее.
На хрена она мне сдалась — эта дура? Она мне нисколько не нравится. Она меня… бесит. Да, именно так — бесит!
А утром снова дергал глазами на дверь каждый раз, когда кто-то входил в класс. До самого звонка. И еще минут десять после него.
Прошла неделя, начались каникулы. Машка так и не появилась.
Глава 7
Глава 7
Маша
— Маш, а зачем Марго твою мать вызвала?
Я даже не сразу поняла, о чем Криська спрашивает. Мы сидели в ее комнате и решали задачи на пропорции по химии. Вернее, пытались решать. Я-то их обычно щелкала на лету, но сейчас приключился какой-то ступор. Потому что не могла выбросить из головы короткий, как стоп-кадр, эпизод. Мы любуемся кошкой с котятами, Криська поворачивается на какой-то звук, я за ней — и вижу Мирского, который стоит, засунув руки в карманы, и улыбается.
Он тут же повернулся и ушел, а у меня перед глазами стояла эта его улыбка. Словно пленку заело. Обычно он всегда ухмылялся противно, так, что хотелось отоварить по роже. А сейчас… как будто другой человек. Ясно, светло, открыто.
Да и кошка еще эта… Переклинило меня знатно. Такая мамка с детьми. Счастливая, довольная. И как-то вдруг подумалось о себе. Я, конечно, думала об этом и раньше. Что когда-нибудь, возможно, выйду замуж, у меня будут дети. Но это было что-то настолько абстрактное, как мысли о том, что полечу в космос. Я вообще никак не могла сопоставить это с собой: секс, семью, детей. Дети для меня были чем-то странным и непонятным, как инопланетяне. А секс и вовсе ассоциировался исключительно с Виталей — в самом неприятном смысле. Характерные звуки из их комнаты, разумеется, долетали. А уж когда он начал лапать меня за задницу… Просто бр-р-р!
И тут вдруг эта кошка. Такая умильная, трогательная. Прямо воплощение материнства. На секунду даже захотелось стать такой же счастливой мамкой с детьми. Будто треснула во мне какая-то броня. И тут же Мирский со своей улыбкой.
Твою налево, да уберись ты уже из моей головы, она и так гудит, как чугунное ведро.
Хотя… лучше пусть Мирский, чем думать о разговоре матери с Марго. И о том, что меня ждет вечером дома.
— Зачем вызвала? — растерянно переспросила я. И тут же соврала: — О моем поступлении поговорить. Я в медицинский колледж пойду.
— Подожди, ты же после девятого хотела? — Криська сдвинула брови над очками. — И тебя еще мать не пустила, кажется?
— Да она и сейчас не пустила бы. Но мне уже восемнадцать будет, сама решу, что делать.
— Маш, ты с ума сошла? Ну ладно после девятого. Но сейчас — четыре года на медсестру учиться?
— Не четыре, а три. А потом, может, в институт поступлю.
— Ага, ага, — она быстро подсчитала на пальцах. Три года колледж, потом шесть институт, интернатура, ординатура. Это во сколько ты врачом станешь? К старости?
— Ну… тридцать — это еще не старость.
— А что, молодость, что ли? — фыркнула Криська. — Не знаю, Маш. Что-то ты не то задумала. Слушай, а чего ты красная такая?
— Жарко у вас потому что.
— Не выдумывай, ничего не жарко. Ты нормально себя чувствуешь?
На самом деле чувствовала себя я просто отвратно. Еще со вчерашнего вечера. И встала вся разбитая, но потом как-то расходилась. А вот сейчас снова стало погано. Не сильно, но противно болела голова, саднило в горле. Сначала знобило, потом бросило в жар.
Криська пощупала мой лоб ледяной рукой и испуганно ойкнула.
— Маш, да ты горишь. Подожди, сейчас градусник принесу.
Вернулась она с градусником и с мамой. Тетя Ира тоже пощупала мне лоб и покачала головой.
— Тридцать восемь — не меньше. Или больше. Давай, меряй.
Градусник показал тридцать восемь и девять. Глаза закрывались. Хотелось свернуться где-нибудь клубочком и не шевелиться.
— Так, ну вот что, — тетя Ира встряхнула градусник и положила в футляр. — Ты собирайся, а я сейчас машину подгоню со стоянки, отвезу тебя.
— Не надо, — вяло затрепыхалась я. — Дойду. Недалеко.
— Куда ты дойдешь такая? Без разговоров, Маша. У тебя дома есть кто?
— Виталик, — хныкнула я. — Мама в вечер.
— Ну хоть в аптеку сходит.
Угу, сходит он! Да он и не знает небось, где у нас аптека.
— По-хорошему, с такой температурой неотложку бы вызвать. Может, у тебя воспаление легких.
Силы улетучивались, как воздух из проколотого шарика. Даже на то, чтобы возразить, не осталось. Неотложку так неотложку, воспаление так воспаление. Только не трогайте меня, ладно? Может, даже и хорошо, что заболела именно сейчас. Может, мать не так сильно будет докапываться. И Виталик — он брезгливый, побоится заразиться, не полезет.
По дороге я то и дело куда-то проваливалась и выныривала, когда машину трясло на выбоинах или трамвайных рельсах. Тетя Ира помогла мне выбраться, довела до квартиры, позвонила в дверь. Открыл Виталик — хорошо хоть не в трусах, а то было бы совсем позорище.
— Добрый день, — сказала тетя Ира, втолкнув меня в прихожую. — Я мама Кристины, Машиной подруги. Маша была у нас, у нее поднялась температура, я ее привезла. Ей жаропонижающее что-нибудь надо. И врача бы вызвать, тридцать девять почти.
— Разберемся, — буркнул Виталик.
Я стояла, привалившись к стене, чтобы не упасть. Сильно кружилась голова, сердце стучало где-то в ушах, как колокол. Тетя Ира ушла, и я поплелась к себе. Виталик сказал что-то — не расслышала. Надо было раздеться, но сил совсем не осталось. Закрылась на задвижку, легла, укрывшись пледом, и снова провалилась в темноту, откуда выдернул грохот: кто-то колотил в дверь.
— Маша, открой! — кричала мама, очень громко.
За окном и в комнате было темно. С трудом поднявшись, я отодвинула защелку и едва успела отшатнуться.
— От кого ты закрываешься? — рявкнула она, врываясь в комнату.
— От твоего Виталика сраного, — прошелестела я.
Лицо у нее стало совершенно бешеное, и я подумала, что сейчас снова получу. Только на этот раз было абсолютно наплевать. Но она стиснула зубы, дотронулась до моего лба, прошипела что-то и ушла. А я доползла до туалета, потом в ванной напилась из-под крана, вернулась к себе, разделась и легла. Глухо, как сквозь вату, из-за стены доносились их с Виталиком вопли. Но и на это мне тоже было наплевать.
Сева
У класса была своя закрытая группа ВКонтакте, админил которую Кеший. Ясное дело, все там было в его стиле тупого стендапа. Лидка меня туда пригласила, я вступил, но за весь год заглянул от силы пару раз. А тут сидел вечером за компом, зарывшись в вузовский задачник по информатике, и неожиданно захотелось зайти.
Так и завис там до ночи. Читал старые посты, смотрел фотографии, которых туда залили немерено, еще с младших классов. Удивлялся, как все изменились. Хотя нет, не все. Маликова — почти нет. Такая же тощая, бледная, с раскосыми глазами, большим ртом и толстым носом. Страшная, в общем. Разве что две косички вместо распущенных волос.
На одной фотографии они с Вербицкой сидели за партой. Первый класс или второй, вряд ли старше. Вербицкая, кстати, тоже мало изменилась. Даже очки почти такие же. Хотя, самой собой, подросли обе, повзрослели.