Она вздохнула тяжело и закатила глаза к потолку. Хотя я видел, что больше всего ей хочется заржать. Но это было бы непедагогично, поэтому крепилась изо всех сил.
— Выпер и сказал, чтобы без родителей не появлялся в школе. Я сказал, что родители далеко. Он начал докапываться, с кем я живу. Я сказал, что с сестрой. Он сестру потребовал. Но я сказал, что сестра точно не придет. Или что, надо было сказать, что сестра в соседнем кабинете?
— Дебил малолетний! — прошипела Женька. — Пошли!
— Куда? — испугался я.
— К директору.
Она сделала полицейский разворот и понеслась к лестнице. Мне осталось только пожать плечами и последовать за ней. И надеяться, что она в очередной раз меня вытащит. Я готов был за это даже полы дома помыть.
К директорскому кабинету мы подошли одновременно со звонком.
— Это что? — брезгливо выпятила губу Валитра, разглядывая меня.
Стараясь быть предельно корректным, я изложил ситуацию. Разумеется, опустив свой последний пассаж про каблуки. Все выглядело так, что Коротан выставил меня за прическу и серьгу. Наверно, мне должно было быть стыдно — но нет, не было. Ни капли. Если бы он не погнал про геев, то и я не стал бы кусать его за жопу.
— Прямо так и сказал — что только геи красят волосы? — уточнила Валитра, сдвинув брови.
— Так и сказал, — тут я против правды не погрешил, все слышали.
Они с Женькой многозначительно переглянулись. Похоже, тут было что-то такое… чего я не знал. И, кажется, сегодня пивная рука выпала не мне.
— Иди, Всеволод, — Валитра дернула подбородком в сторону выхода. — Придешь домой — помой голову, а то ты на бешеного ежа похож. И футболку найди поскромнее.
— Спасибо, Валерия Ильинична. Найду. Помою.
Сделав постную мину, я пошел к двери, но она распахнулась, чуть не убив меня.
— А с какой стати вы вламываетесь в мой кабинет как к себе домой, Андрей Ильич? — Валитру аж перекосило от возмущения.
— Я стучал. А, он уже здесь, — окрысился Коротан. — Простите, Валерия Ильинична, но…
— Иди, Всеволод! — поморщившись, повторила Валитра. — И дверь закрой.
Дверь я, конечно, закрыл, но, поскольку секретарши за столом не было, прилип ухом. И с удовольствием послушал, как директриса устроила Коротану выволочку за «недопустимое обращение с учениками».
— Вас уже неоднократно предупреждали, Андрей Ильич, — вопила она так, что дверь вибрировала мне в ухо. — Я молчу о том, что в школьном уставе не прописан запрет на украшения и модные прически. Конечно, если они слишком вызывающие, мы просим привести себя в порядок, но уж точно не в такой форме. Вы снова позволили себе намеки на сексуальную ориентацию, хотя я вас предупреждала. Знаете, ваша навязчивая фиксация на этой теме наводит на определенные мысли.
Коротан пытался что-то сказать, но ему не удалось. Правда, и мне не удалось дослушать, потому что вернулась секретарша Таня и прогнала. Пришлось идти на алгебру. Лидка и Вербицкая что-то спрашивали, я что-то отвечал, а сам косился на Машку, благо был повод повернуться к последней парте.
Она еще больше похудела, щеки ввалились, под глазами легли темные круги. Настоящий синяк, уже желтый, все еще был виден на скуле. А пальцы — тонкие-тонкие, как веточки. И так вдруг стало ее жаль, аж в носу защипало. И вдруг захотелось обнять. Без всякой эротики. Просто такое… немножко тепла, что ли? Как мама когда-то обнимала, давно-давно. Когда еще не бросала меня без конца одного.
И тут же стало неловко и стыдно. Как будто оказался голым у всех на виду. И даже, наверно, готов был поблагодарить Кешего, который что-то такое ляпнул про ориентацию. Сдернул меня с этих мыслей, с этого желания. А тут и Женька вошла, начался урок.
А ухо все так же жгло. Мне туда Зинка радар вставила, что ли? Радар, настроенный на Машкин взгляд. Терпел, терпел и не выдержал, обернулся. Буркнул:
— Линейку одолжите?
— На, — Вербицкая среагировала мгновенно.
Я протянул руку, а сам завис на линии огня.
Беги, идиот! Беги!!!
Поздно. Уже убила.
— Мирский, я долго буду твоим затылком крашеным любоваться?
Под смешочки отвернулся — с трудом. Словно привязанный ее взглядом. Стало тяжело дышать, и желудок резануло острой болью.
Здравствуй, специфический гастрит. Это снова ты?
Ну да, ну да, у нормальных людей от любви сердце болит, а у такой сволочи, как Мирский, — брюхо.
От любви? Да ладно! Кто там сказал «любовь»? Выйди из класса!
— Мог бы и у меня взять, — обиженно фыркнула Лидка.
— Что взять? — я посмотрел на нее, пытаясь сообразить, о чем она вообще.
— Линейку.
— А-а-а, — протянул тупо, глядя на линейку, зажатую в руке.
Придумать бы еще, зачем она мне нужна. Может, поля начертить в тетради? Но они там уже есть. Так и не придумал. Зато можно было еще раз повернуться и отдать.
— Мирский, долго будешь вертеться? Иди к доске!
Спасибо, Женечка, я тебя тоже очень люблю.
— Пиши. Три умножить на логарифм икс по основанию эм…
Я записывал условие, решал неравенство, а сам все косил туда — на последнюю парту в среднем ряду. Иногда ловил ее взгляд, короткий и острый, как укол иглой. И тогда мел почему-то крошился в руке, а цифры и буквы на доске начинали расплываться…
Глава 10
Глава 10
Маша
Весь день меня знобило. Несильно, самую капельку. Даже не знобило, а так… познабливало. Я пыталась врать себе: мол, это потому, что еще не до конца поправилась. Но нет. Не поэтому.
Потому что этот озноб становился сильнее, когда ловила взгляды Мирского. А он смотрел… странно смотрел. Как будто растерянно. Как будто против воли. Весь такой нелепый, дурацкий, аж неловко за него было — и за его глупую крашеную стрижку, и за футболку. Он был как заноза. Как маленькая колючка от кактуса. Ее даже не видно под кожей, но все равно зудит и не дает покоя.
Я пыталась раскопать в себе ту злость, которую испытывала к нему весь этот год, но не находила. Она куда-то испарилась. Нет, он все равно раздражал меня и бесил, но как-то не так. По-другому. А может, не он сам? Может, то, что я никак не могла отогнать от себя мысли о нем?
«Ты так в него еще и влюбишься часом», — сказала Криська. Вроде бы в шутку. Вот именно что вроде бы. Потому что было в этой шутке на дне беспокойство. Может, она заметила что-то такое, чего не замечала я сама?
Я не хотела этого. Не хотела ссориться из-за парня с единственной подругой. И уж точно не хотела в него влюбляться. И вообще ни в кого. Воротынский — это было так… Я ведь прекрасно понимала, что он даже имени моего, скорее всего, не знает. Просто какая-то девчонка из параллельного. По нему можно было страдать безопасно, без риска ответных чувств. Взаимных чувств, которых боялась как огня.
Глупости, глупости! Ну какие тут могут быть чувства? Учиться осталось всего два месяца. Потом экзамены — и все. И больше не увидимся.
Последним уроком по расписанию была биология. Я ждала ее, чтобы потом поговорить с Марго. Криська сказала, что та спрашивала обо мне, когда я болела. Мне нужно было узнать о ее разговоре с матерью. А еще хотела рассказать, что решила поступать в медицинский колледж. И каково же было мое разочарование, когда после большой перемены староста Катька принесла новость: вместо биологии будут допы по русскому.
— А что с Марго? — всполошился Кеший. — Заболела?
— Понятия не имею, — Катька с досадой дернула плечом. — Мне сказали передать всем, я передала.
— Кеш, — я поймала его за рукав, — ты ведь знаешь, где она живет? Марго?
— Ну-у-у… — он посмотрел на меня с подозрением. — А что?
— Мне нужно ей пособия отдать. Она просила сразу после каникул.
— А что мне за это будет? Если скажу?
— А чего ты хочешь?
— Ну-у-у… Вот что. Я с тобой пойду. Вроде как мы вместе.
— Зачем? — неприятно удивилась я. Мне нужно было с ней поговорить на тему, которая абсолютно не для посторонних ушей. Только Кешего там и не хватало.