— Завтра...
Праздничный ужин затянулся, но после десяти часов вечера за столом остались только свои, то есть семья Дуровых и лекарь Вишневский. Он сидел рядом с Надеждой, много ел и пил, подмигивал Василию с довольным видом. Иногда он фамильярно обнимал Надежду за плечи, заглядывал ей в лицо, предлагал отведать то ананаса, то винограда или же выбрать из коробки и дать ему конфету, которая ей больше всего нравится.
Похоже, что доктор чувствовал себя таким же виновником торжества, как Василий Дуров. Все шло по его плану и устроилось как нельзя лучше именно в тот момент, какой он назначил для завершения сего дела. Конечно, проводы штабс-ротмистра Александрова слишком затянулись. Но завтра он ждёт к себе в гости вдову Чернову уже в качестве наречённой. Он приготовил ей много подарков, и самый главный из них — очень удобное супружеское ложе в роскошной спальне, заново обитой розовым штофом, с отдельным выходом в ванную комнату и на веранду в сад...
Все они плохо знали Надежду. Вернее, не знали вовсе. Жизнь, протекавшая в Сарапуле в эти годы, была усыпляюще тихой, размеренной, благополучной. Она не требовала ни от кого из них жёстких и мгновенных решений, крутых поворотов. В череде однообразных дней им казалось, будто и штабс-ротмистр Александров стал совсем домашним, смирным и вполне предсказуемым.
Видя, что старшая сестра не выходит к завтраку, Василий послал своего камердинера узнать, здорова ли она. Лакей вернулся с письмом, найденным у двери. Из него явствовало, что Надежда Андреевна сегодня в четыре часа утра отправилась на перекладных в гости к сестре Евгении. Василий в досаде стукнул кулаком по столу:
— Чёрт побери! Что она натворила...
Самая младшая из детей в семье Дуровых — Евгения с восьми лет воспитывалась в женском благородном отделении Императорского военно-сиротского дома, впоследствии переименованном в Екатерининский институт. Туда она попала после встречи Надежды с Александром I. Приезжая в Петербург к сыну, Надежда всегда брала в дом дяди Николая на несколько дней и младшую свою сестрёнку.
Сначала она дарила Евгении кукол, потом — книги, потом — отрезы на юбки и блузки, которые Женечка умела шить, так как девушек в институте учили рукоделию и основам портняжного ремесла. Будучи воспитанницей старшего возраста, Евгения сама начала понемногу зарабатывать. Она преподавала в младших классах института французский язык, которым овладела в совершенстве. В 1821 году Надежда по просьбе отца забрала Евгению из Екатерининского института и привезла в Сарапул. Столичная барышня Женя нелегко привыкала к провинциальной жизни и к своей семье, которую покинула в столь нежном возрасте. Пожалуй, только со старшей сестрой она дружила по-настоящему.
В 1825 году к Евгении посватался Михаил Пучкин, коллежский регистратор 14-го класса, ещё подростком служивший у Дурова-старшего писарем в городской управе. Теперь Пучкин жил в Вятке и был сотрудником канцелярии вятского губернатора. Евгения обратилась с письмом к государю и государыне, прося дать ей денежное пособие на выход в замужество, на что она как бывшая пансионерка Екатерининского института имела право. Император пожаловал ей тысячу рублей. Она получила их в августе 1825 года, когда её бракосочетание с Пучкиным уже состоялось[98]. Молодые уехали жить в Вятку.
Около года назад Михаил Пучкин получил повышение — должность стряпчего в городе Малмыже. Его семья, в которой теперь было четверо детей, перебралась туда. Последние роды у Евгении прошли очень тяжело, она стала болеть и звала к себе Надежду. Домашнее хозяйство требовало присмотра, детям следовало дать начатки образования. Дом же в Малмыже был большим, удобным. Пучкины отводили Надежде целый флигель. Она обещала им приехать и наконец выполнила своё обещание.
Брат Василий послал ей вдогонку сердитое письмо. Она ответила ему, что признает свои действия не совсем правомерными и даже предосудительными для окружающих, но другого выхода у неё не было. Потому она хочет извиниться перед ним, если нарушила его планы, но в то же время сообщает, что в Сарапул она больше не вернётся. Никогда, ни при каких условиях.
3. ПИСЬМО ПУШКИНА
Я получила ответ, исполненный вежливости
и похвал, и, сверх этого, предложение
руководствовать в сём случае моею
неопытностью. Такая радостная весть!..
Такое лестное одобрение от одного из
первых поэтов в Европе чуть не вскружило
мне головы. Мною овладело такое же
восхищение, какое испытывала ещё в детстве,
98
РГВИА, фонд 35, оп. 2, д. 114, св. 61, л. 14. «Дело по просьбе дочери сарапульского городничего девицы Евгении Дуровой о пожаловании ей пособия на выход в замужество. Начато 15 июня, кончено 25 августа 1825 года». Прошение Е. А. Дуровой написано на французском языке.