Ещё раз Надежда отправила пакет в Петербург, но не из Елабуги, а через брата, поехавшего в командировку в Вятку. В пакете было новое письмо и новая рукопись — «Записки 12-го года». Над этой вещью она работала очень тщательно. Её старые дневники, полные поспешных и не всегда разборчивых заметок, помогли Надежде вернуться в атмосферу тех незабываемых дней. Слова приходили сами. Ей оставалось только выверять их смысл, подбирать одно к другому и писать, писать, писать...
Наконец-то произведение штабс-ротмистра Александрова, о котором Пушкин столько слышал, оказалось у него на рабочем столе. Движимый любопытством, поэт тотчас взялся читать его, но вскоре бросил. Почерк автора разобрать было трудно. Кроме того, запятые, точки с запятыми господин Александров ставил всюду по собственному усмотрению, в глаголах третьего лица единственного числа настоящего времени окончания писал через «е» и частицу «не» ставил с глаголами слитно. Зато во французских словах и цитатах он не сделал ни единой ошибки. Обычная история для милых российских дам.
Тем не менее замысел издателя журнала «Современник» не изменился. Грядущему двадцатипятилетнему юбилею Отечественной войны 1812 года он хотел посвятить во втором номере журнала две публикации: данное произведение Надежды Дуровой, которое при необходимости собирался сам редактировать и сокращать, и присланную в феврале статью отставного генерал-лейтенанта Дениса Давыдова.
Эта статья называлась «Занятие Дрездена. 1813 года 10 марта» и очень нравилась Пушкину, потому что была написана прекрасным, почти поэтическим слогом, полна изящных самовосхвалений и едких замечаний в адрес генерала Винценгероде, тогдашнего начальника доблестного полковника Давыдова. Рукопись требовалось отправить в особый военно-цензурный комитет, но Пушкин не сомневался, что там она пройдёт «на ура».
Поэт не знал, что бывший гусар и партизан умеет передёргивать факты лихо, точно карты за ломберным столом, к наивящей для себя пользе и публикация статьи в журнале ему нужна чрезвычайно. В 1813 году Давыдов совершил при Дрездене крупный должностной проступок, был отстранён от командования вверенными ему частями и едва не попал под суд[109]. Теперь он хотел предложить публике свою версию событий у Дрездена, очернить Винценгероде и обелить себя.
Покусывая по своей привычке кончик гусиного пера, Пушкин ещё раз прочитал статью генерала и, не найдя в ней никаких изъянов, написал сопроводительную записку для цензора, поставив дату: «6 марта 1836 года», поместил рукопись в пакет и начертал на нём большими буквами: «В цензуру». Рукопись Дуровой он положил в другой пакет с надписью: «Переписчику» — и взял из стопки, лежащей на краю стола, следующий материал для «Современника». Теперь у него в руках были заметки старого приятеля по обществу «Арзамас» Александра Тургенева. Умно, с настоящим публицистическим блеском писал Александр Иванович, брат осуждённого декабриста и ныне житель города Парижа, о событиях европейской жизни. Его статью Пушкин озаглавил «Хроника русского».
Переписчиком у Пушкина был старый канцелярист, человек надёжный, имевший не только каллиграфический почерк, но и обширные познания в русской орфографии и пунктуации. Он выполнил грамматическую правку и переписку произведения Надежды безупречно, и оно вновь вернулось к поэту в конце марта.
Сев за работу рано поутру, Александр Сергеевич первыми открыв «Записки 12-го года» и теперь уже прочитал их, не отрываясь, от первой до последней страницы. Он отложил в сторону перо, которым собирался править здесь листы, он забыл о нём. Литературные способности автора, дар держать читателя в напряжении, переходя от одного эпизода к другому, удивил поэта. Перед ним был вовсе не полуфабрикат, не заготовка для будущего творения, как сообщал ему о том в письме скромный Александров, а полноценное произведение зрелого писателя. Определённо отставной штабс-ротмистр умел подчинять своей воле не только строевых лошадей в эскадроне, но и волшебного двукрылого коня Пегаса, друга всех поэтов.
Пушкин решил поскорее отправить рукопись Дуровой в военно-цензурный комитет, снабдив её своим предисловием. На секунду он задумался. Надо было с наибольшей выгодой для его журнала подать эту публикацию, рассказать что-нибудь об авторе, подчеркнуть необычность всего происходящего, заинтриговать читателей.