6. ПУШКИНСКИЙ ДОМ
Сегодня принесли мне записку от Александра
Сергеевича. Он пишет, что прочитал всю мою
рукопись, к этому присоединил множество
похвал и заключил вопросом: переехала ли я
на его квартиру, которая готова уже к принятию
меня...
Надежда пятнадцать лет не была в столице, которую любила с первого своего приезда сюда в декабре 1807 года и которую несколько пышно именовала: «великолепное жилище царей наших». Теперь она снова каждый день ходила к Невскому проспекту, к Казанскому собору, к памятнику Александру I.
Она рассматривала высокую колонну с ангелом наверху, держащим крест, с разных сторон. Ей не очень-то нравился этот монумент. Надежда предпочла бы видеть стандартную конную статую на постаменте, но с лицом её благодетеля, к какому можно мысленно обратиться с речью. Она понимала замысел авторов насчёт ангела с крестом, но Александр Благословенный оставался для неё человеком — земным, подвластным чувствам, иногда превозмогающим все, иногда — бесконечно слабым.
Петербург сильно изменился с 1821 года. Иные старые дома разобрали и возвели на их месте новые и красивые здания. Пустыри, прежде знакомые Надежде по пешим прогулкам, также застроили. В Коломне она не нашла дом своего двоюродного брата по материнской линии Ивана Бутовского, у которого жила некоторое время после отставки. Совсем печальным получился её поход на Английскую набережную к дому генерала Засса. Там ей сказали, что Александра Фёдоровна умерла лет пять назад, дом долго стоял пустым и недавно наследники продали его.
Вот кому Надежда хотела бы доверительно рассказать о первой встрече с великим поэтом, о своём восхищения перед ним, о радости, что сочинение её увидит свет скоро, наверное через месяц. Она пообещала бы госпоже Засс этот журнал с дарственной надписью, и они долго говорили бы о переменчивости Судьбы, о сюрпризах, которые преподносит жизнь...
Как и обещал, Пушкин приехал к ней в начале двенадцатого часа дня. В руках у него был толстый пакет со свежими оттисками журнала, ещё не сброшюрованными. Надежда, горя нетерпением, решила взять их с собой к ресторатору Дюме, где Пушкин часто обедал один и с друзьями. Поэт снисходительно отнёсся к этой прихоти начинающего литератора.
Между жарким и бланманже, когда официант открыл засмолённую бутылку цимлянского и наполнил их бокалы, Надежда, пригубив вино, достала из пакета несколько листов и начала читать. Вдруг штабс-ротмистр Александров сильно поперхнулся и, чуть не опрокинув бокал вина себе на фрак, вскочил на ноги.
— Что с вами? — Пушкин, встревоженный, тоже поднялся с места.
Кашляя и вытирая слёзы с глаз, она подчеркнула ногтем какие-то слова и протянула листок ему. Поэт прочитал: «...корнет Александров был девица Надежда Дурова...» — и вопросительно посмотрел на неё.
— Est-se votre phrase?[114] — Надежда с трудом откашлялась.
— Oui, c’est la mienne. Mais qu’est-ce qui vous arrive?[115]
— Ces mots sont terribles![116]
— Pourquoi? — Он пробежал глазами эту строчку снова. — Je ne vous comprends pas[117].
— Je n’ai voux pas... Et j’ai le droit de vous dire cela. J’exige que vous remplaciez ces mots[118].
— A quoi bon? Tout est absolument normal[119].
Взглянув на собеседницу, Пушкин как будто стал догадываться о причине её негодования и уже хотел задать вопрос, конечно, не совсем светский, но Надежда взяла себя в руки и заговорила первой:
— Имя, которым вы меня нарекли в предисловии, мне не нравится. Его не должны узнать тысячи читателей.
— Что вы предлагаете?
— Вообще без имени. Или, например, так: «Своеручные записки русской амазонки, известной под именем Александрова».
Пушкин поморщился:
— Слишком изысканно и манерно, точно в немецких романах. Разве это у вас роман?
— Нет. — Она качнула головой.
— Так оставьте «Записки Н. А. Дуровой». Просто, искренне, благородно.
— Уберите из предисловия слово «девица».
— Увы, сие невозможно. Тираж частично отпечатан, журналы переплетаются и должны поступить подписчикам и в продажу.
— Но я — не девица! — Она в отчаянии бросила салфетку на стол.
118
Я не хочу... И я имею право сказать вам об этом. Я требую, чтобы заменили эти слова