Поэт показался ей грустным. Она ехала сюда, приготовив для него несколько не совсем приятных вопросов о работе по изданию своей «Кавалерист-девицы», но сразу решила ничего не спрашивать перед обедом. Беседа потекла у них по-светски непринуждённо, не касаясь серьёзных тем.
За столом произошёл забавный эпизод с четырёхлетней дочерью Пушкина Машей. Плетнёв стал шутливо разговаривать с ней о том, кого она больше любит и за кого пойдёт замуж: за него или за папеньку? Пушкин вмешался и, указав на Надежду, тоже спросил дочку: «А этого гостя любишь? Замуж за него пойдёшь?» Девочка, исподлобья глядя на совершенно незнакомого ей человека, честно ответила, что нет. Надежда была готова расхохотаться над непосредственностью милого ребёнка. Пушкин же своим поведением придал неловкость этой сцене: взглянув на Надежду, он покраснел, сильно смутился, стал что-то сбивчиво объяснять.
Однако деловой разговор был им необходим. Александр Сергеевич пригласил Надежду в гостиную, куда лакей подал кофе. Пушкин положил около её чашки конверт с ассигнациями, где его рукой было выведено: «500 руб.».
— Теперь я в расчёте с вами за вашу публикацию в журнале. С авансом, который вы получили в июне, выходит ровно тысяча.
— Да. — Она спрятала конверт во внутренний нагрудный карман своего фрака.
— Хочу дать отчёт по вашей новой книге, — продолжал поэт, расхаживая по комнате. — Рукопись ещё у переписчика...
— Почему? — спокойно спросила Надежда.
Ответу на этот простой вопрос Пушкин посвятил много времени. Он поведал о старом канцеляристе-переписчике, занятом работой для третьего номера журнала, о цензуре, безжалостной к авторам, о владельце типографии и книготорговцах, требующих очень высокую плату за свои услуги, и даже — о ценах на бумагу на фабрике статской советницы госпожи Кайдановой.
Надежда прихлёбывала кофе из чашки и не перебивала поэта. Она понимала, что Александр Сергеевич рассказывает ей о своих трудностях, мучающих его сейчас. Рассказывает искренне, потому что видит в ней человека ему совсем не чужого. Ах, если бы она могла помочь ему!
Но за то время, пока Надежда жила в столице, не менее полудюжины её знакомых конфиденциально сообщили ей, что Пушкину помочь невозможно. Его божественный поэтический дар угасает, его журнал не находит спроса, его финансовые дела в беспорядке и долги растут, в его семье назревает скандал. Теперь он говорил, и ей слышалось в его словах отчаяние. Внезапно поэт оборвал свою речь, засунул руки в карманы широких панталон и произнёс нараспев, как-то по-детски: «Тоска-а!» Надежда, отодвинув пустую чашку, встала:
— Кончим наш печальный разговор, Александр Сергеевич! Слышите, ваши дети играют в саду? Пойдёмте посмотрим...
Этот день завершился прогулкой по роскошному, хорошо устроенному саду, игрой в прятки со старшими детьми Пушкина и чаем, сервированным в беседке. Надежда развлекала всех рассказами о забавных верованиях черемисов, ещё не отошедших от идолопоклонства. Пушкин, прощаясь с ней, был почти весел.
Обратно в город она ехала в пушкинском экипаже вместе с Плетнёвым. Он долго и угрюмо молчал, но в виду шлагбаума и городской заставы всё-таки решился на откровенность:
— Пушкин сердечно относится к вам, Александр Андреевич. Но зря вы хотите обременить его изданием вашей рукописи. Дела собственные у него в большом расстройстве, и не должно ему заниматься чужими, хотя бы для спасения себя самого и своего семейства...
8. ТРЕТЬЕ ПОСЕЩЕНИЕ
Наконец-то и клевета сделала мне честь,
устремив своё жало против меня — в
добрый час! Это в порядке вещей. Добрая
приятельница моя госпожа С-ва рассказывала
мне, что в каком-то большом собрании
говорили о моих записках, и Пушкин
защищал меня...
Рукопись вернулась к Надежде снова. Уже неделю на столе находилась огромная её тетрадь в кожаном переплёте и рядом с ней толстая стопка желтоватых листов, покрытых ровными и красивыми каллиграфическими строчками — писарская копия с оригинала, которую можно было хоть сейчас сдавать в цензурный комитет. Но она не торопилась, а всё перелистывала и перелистывала одну за другой главы этой писарской копии. Сначала ей казалось, будто можно исправить что-то в её сочинении, написанном под воздействием сильных впечатлений. Однако перо оставалось лежать возле чернильницы сухим. Ни одного нового слова не пришло Надежде на ум. Так она почувствовала, что произведение «Кавалерист-девица. Происшествие в России» более ей не подвластно и живёт своей жизнью.