Старые строевые лошади, которых в полках дрессировал и так годами, отлично знали все эти эволюции. Они понимали сигналы трубы и возили солдат сами, помня свои места в шеренге и не нуждаясь в особом управлении. От новобранцев в таком случае требовали одного — крепко держаться в седле на всех аллюрах и не мешать своему коню.
Дойти до такой степени строевого образования сразу Алкид, конечно, не мог, но главное усвоил: ему всегда надо находиться в первой шеренге между Рассветом и Соловьём, а там хоть трава не расти. Теперь после атаки в сомкнутом строю, когда шеренги поневоле рассыпались, он, заслышав «апель»[17], мчался туда, где видел свой табун, и сразу пристраивался к соловому мерину Вышемирского.
Кроме общих учений, новобранцев стали наравне со старослужащими отряжать в караулы и на крессы — развозить приказы и другие служебные бумаги, так как в Холмах стоял только штаб эскадрона, первый и второй взвод, а третий и четвёртый квартировали довольно далеко от них. Надежде уже доставалось караулить запасы сена, стоять на посту в штабе, ездить с пакетами по окрестным деревням.
Больше всего ей не нравилось торчать в штабе с чужим штуцером на плече, салютовать всем приходящим, тянуться в струнку перед офицерами и унтерами. До заступления на этот пост приходилось полночи чистить мундир, амуницию и оружие, потому что караульный в штабе должен был являть собой образец солдата...
Много раз длинными вечерами пыталась она дописать письмо к отцу. Но духу не хватало. Надежда и тосковала по сыну, и ясно отдавала себе отчёт в том, что письмо может иметь в Сарапуле совершенно непредсказуемые последствия. Отец, мать, её муж Василий обязательно захотят её найти и вернуть домой. Что же станет тогда с её свободой, завоёванной с таким трудом?
Она тянула время, как могла, и дождалась в конце концов приказа о выступлении в поход. Тут Надежда достала один из своих черновиков, наскоро переписала его и, отпросившись у поручика Бошняка, съездила на почту в Гродно. В Сарапул в тот день ушёл пакет, где она просила у Андрея Васильевича прощения за свой побег из дома, умоляла его дать ей возможность идти тем путём, который она избрала сама для своего счастья, спрашивала о здоровье Ванечки, проклинала Чернова и прощалась со всеми домашними на тот случай, если «товарища» Конно-Польского полка Соколова убьют в сражении...
Давно заметили все служивые в России, что императорская армия пребывает в вечной ссоре с природой. Стоило армии подняться в поход, как вместе с ней в дорогу отправлялись холодные ветры, густые туманы, ненастные рассветы и закаты и ночи, такие студёные даже средь самого жаркого лета, что в одной шинели на земле не поспишь, до костей продрогнешь.
Сперва солнце ласково светило коннопольцам, и шли они весело и бодро, пели песни. В первый день прошли тридцать вёрст, во второй — двадцать пять, на третий устроили днёвку. Лошадей расседлали и пустили пастись на траву с утра до вечера, сами варили кашу, чистили амуницию и мундиры, отдыхали. Утром четвёртого дня выглянули из палаток, а солнце уже спряталось за тучи и сырой ветер шумел в вершинах деревьев. Сыграли «зорю», построились на молитву и при последних её словах: «...ибо Твоё есть Царство, и сила, и слава во веки веков! Аминь!» — на землю упали дождевые капли. Раздалась команда: «Мундиры — в чемоданы, шинели — в рукава, строевые шапки — в чехлы!» Под мелкий дождик позавтракали хлебом, запили его холодной водой, заседлали и двинулись дальше на северо-запад, оставив реку Неман справа.
Мерно и чётко шёл эскадрон: час — шагом, четверть часа — рысью, через каждые четыре часа движения — привал. Построение — колонна «справа по три». Всегда видела Надежда справа от себя Семашко, слева — Вышемирского, впереди на расстоянии полукорпуса лошади — спины трёх солдат передней шеренги их отделения, точно перечёркнутые белыми перевязями и с чёрными лядунками на правом боку. Там ехал Шварц и без конца рассказывал еврейские анекдоты, скрашивая товарищам их путешествие. Если подняться на стременах, то можно увидеть узкую спину поручика Бошняка справа от колонны, а иногда и самого ротмистра Казимирского с трубачами, которые при прохождении населённых пунктов начинали играть лучшую мелодию из своего репертуара — «генерал-марш».
Покачиваясь в седле в такт шагам Алкида, Надежда изредка поправляла темляк пики, сильно оттягивающей правое плечо, и размышляла о том, где солдатская жизнь веселее: в походе, в лагере или на обывательских квартирах. Выходило, что в походе веселее. Батовский не донимает своими придирками, потому что едет в голове взвода, занят собой и своей лошадью. Реже выпадает быть в карауле. Картины по сторонам дороги меняются: то лес, то поле, то река с переправой, то сонный городок, где дети бегут за эскадроном, а девушки машут платочками бравым кавалеристам.