Предвкушение какого-то необычного события: страшного, тревожного и всё-таки радостного — захватило её. Она повернулась к Вышемирскому.
— Тебе нравится? — Надежда концом повода, сплетённым в твёрдую косичку, указала на поле, где пехота уже стояла чёрной стеной и сверкала рядами штыков.
— Боже правый! — судорожно вздохнул её товарищ и перекрестился. — Когда же ЭТО начнётся?..
— Скоро! Мы поскачем туда. Да?
— Нет, надо ждать приказа...
— Подумаешь, приказ! — Надежда отвернулась от Вышемирского.
Он вовсе не разделял её чувств, был бледен и встревожен предстоящим боем.
Первый артиллерийский выстрел раздался со стороны французов. Русские ответили, и сильная канонада открылась по всему фронту. Но честь первой рукопашной схватки с неприятелем досталась доблестной русской пехоте. Затрещали ружейные залпы, потом они стихли, ревела лишь артиллерия, и наконец раздалось дружное «Ура!». Гренадеры и мушкетёры ударили в штыки.
Ординарец Багратиона прискакал к Каховскому с приказом поддержать пехоту. Генерал обрадовался. Давно было пора коннопольцам вступить в дело, пойти на пир кровавый ради чести и славы. Люди у него заждались, лошади застоялись.
— Господа офицеры! — раздался по фронту полка его зычный голос. — Первый эскадрон, к атаке!
Офицеры поехали на свои места, и Надежда увидела впереди штабс-ротмистра Галиофа на вороном жеребце. Он встал перед строем их лейб-эскадрона и вынул из ножен саблю. В это время штаб-трубач, находившийся возле генерала, заиграл сигнал «поход»:
Эту мелодию подхватили трубачи лейб-эскадрона. Коннопольцы зашевелились, подбирая поводья. Лошади прядали ушами, переступали с ноги на ногу.
— Пики — в руку! Пики — к бою! — крикнул Галиоф, повернувшись к своим солдатам. — Эскадрон, рысью с места, прямо марш!
Всадники начали движение. Трубачи уже играли другой сигнал: «Движение вперёд» — и поле загудело под ударами копыт, флюгера на опущенных вперёд пиках затрепетали. Лошади, стоявшие с утра, рвались пуститься вскачь, но надо было удерживать их, чтоб не нарушить равнение в строю и нанести мощный совокупный удар.
Штабс-ротмистр был впереди эскадрона. Унтер-офицеры на флангах взводов и «в замке»[19] изредка покрикивали на солдат: «Равняйсь! Не заваливай плеч! Не трусь!» Лишь в ста шагах от вражеской пехоты Галиоф взмахнул саблей:
— Эскадрон, в карьер! Марш-марш!
Трубачи заиграли сигнал. Лошади, чувствуя отпущенные поводья, понеслись как сумасшедшие на рогатки французских штыков.
Этот момент показался Надежде самым прекрасным, самым восхитительным. Это были секунды полного освобождения и забвения всего мирского и земного. Но только слишком короткие: от команды штабс-ротмистра: «Марш-марш!» — до дружного залпа французской лёгкой пехоты, в ожидании конной атаки свернувшейся в каре.
Залп грянул. Сверкнул огонь. Просвистели пули. Слева от Вышемирского осел вниз и затем соскользнул под ноги своего коня солдат лейб-эскадрона. Алкид резко взял в сторону, и Надежда, обернувшись, увидела, что солдат лежит на траве с простреленной головой. Его четырёхугольная тёмно-синяя шапка откатилась и треснула под копытами лошади из второй шеренги.
— Матка Бозка, пан Езус! — по-польски завопил Вышемирский, ударил Соловья шпорами и, пригнувшись к его шее, поскакал назад через все поле.
Французская пехота устояла. Коннопольцам не удалось ворваться в каре. Лейб-эскадрон повернул лошадей и помчался прочь, не дожидаясь второго залпа. Строя уже не было, он распался у каре. Но трубачи играли «апель» на другом конце поля. Там же стоял штабс-ротмистр на своём вороном и крутил над головой саблей, подавая знак людям вновь собираться после атаки. Вместо лейб-эскадрона на исходные позиции шёл, взяв пики наперевес, эскадрон ротмистра Казимирского.
Увидев знакомые лица, Надежда придержала Алкида. Чудо как хороши были её однополчане, впервые идущие в бой: спокойные, уверенные в себе, красивые. Казимирский её заметил, их взгляды встретились, и Надежда как будто услышала его голос:
— Ну как, Соколов? Что же такое храбрость, по-вашему?
— Не знаю, господин ротмистр! Но я хочу испытать это снова...
На рыси поравнявшись с первой шеренгой, она повернула коня и пристроилась ко взводу поручика Бошняка. Батовский крикнул ей:
19
При построении эскадрона в развёрнутом сомкнутом строю в две шеренги «в замке», то есть сзади строя, едут три унтер-офицера и два обер-офицера (Устав конного полка. СПб.,1797. С. 16—18).