– Прошу, ваше благородие, – обратился он вновь к судье, – дать мне закончить.
Судья устало кивнул.
– Вот какая мысль пришла мне в голову, други, пока вы сейчас дискутировали. (Мелай догадался, что под дискуссией Им Бик подразумевал тот самый гул) А не произошло ли здесь рождение нового прецедентуса для нашего права? А? Ведь взгляните, что получается: когда один назвал другого отрыжкой собаки, он оскорбил его. Формально. Но как быть, ежели тот и вправду был видом своим подобен отрыжке? Как определить тут чёткую черту, линию разделяющую нарушение права от блюдения его?!
Начинавшие уже дремать, присяжные вдруг оживились, услышав какую-то новую чепуху, вместо опостылевших стандартных и заученных фраз адвоката.
– Други, подумайте, – продолжал он меж тем, – когда один оскорбляет другого по делу, скажем, называет того «свиньёй» за то, что лежит он среди бела дня в луже грязи, разве тогда будет это оскорблением?! Ведь если быть справедливым – в ту секунду, когда совершается якобы оскорбление, тот, что в луже – и впрямь свинья. И ведь тот, кто якобы оскорбляет, но на деле зовёт вещь именем своим, и он сам завтра будет также лежать в луже и его также назовут свиньёй. Будет ли он вправе считать это оскорблением?! Все мы, уважаемые участники тяжбы, ежедневно меняем роли наши в жизни. И в один день кто-то из нас (тут он почему-то ткнул пальцем в одного из присяжных) может быть свиньёй и лежать в луже, а через пять минут и сам свинью в луже встретит где-нибудь.
Последние слова адвокат произнес настолько заговорщеским голосом и с такими выпученными глазами, что присяжных даже пробил озноб.
– К тому же, – почувствовав скорую победу, продолжал защитник, – давайте будем откровенны и честно ответим себе же на вопрос – что есть оскорбление в глубокой, так сказать, сути своей?! Это, милые мои, ни что иное как конечный итог супротивопоставления ожидаемого и действительного!
Здесь Им Бик даже высоко поднял указательный палец над головой, как бы пытаясь проткнуть несуществующее облако лжи, нависшее над участниками тяжбы.
– Что значит сие?! – спросил он сам себя. – Я скажу вам, что сие значит. Когда человек видит другого, он непременно чего-то от него ожидает. Ну, скажем, ожидает хотя бы благосклонного к себе отношения. Или поведения, точно такого, как ему, первому, хочется. Именно поэтому, когда этот другой вдруг переходит ему дорогу или просто выкидывает некую штуку, ну прямо врозь с ожиданиями первого, тогда и рождается феномен, не побоюсь этого слова, оскорбления. Так и у нас: мой подзащитный ожидал от Дуба Доба человеческого поведения, но никак не поведения собачьей отрыжки. Вот оно что, други! Сейчас и порешим давайте, что невиновен Тур Ица, да и нечего здесь уж более рассиживаться!
Мелаю было забавно наблюдать за этими находчивыми и неутомимыми людьми. Было видно, что почти никто не понял главную мысль адвоката (если таковая вообще была), которую он старался выразить в заключительном спиче; Недалы молчали, находясь в некоем замешательстве. Более всех ничего не понимал пострадавший – он вертел головой и его округлённые глаза бегали по лицам присяжных, ища в них поддержки.
– Пострадавший, у вас есть чем э-э возразить? – спросил судья.
– Так я это, ну как его…ну того на этого… Нет, нету ничего возразить – пробормотал Дуб Доб и обреченно опустил голову.
– Ну, други, значит, голосуем. Поднимай руки кто за невиновность! – сказал судья.
Руки подняли трое присяжных, обвиняемый, сам судья и адвокат.
Мгновенно проведя нехитрый подсчёт поднятых рук, судья устало произнёс:
– Невиновен, большинством голосов. Даже если учесть, что не было сегодня прозекута, будь он за тебя, Дуб Доб, ты б всё равно проиграл голосование.
Дуб Доб покорно и грустно кивнул.
– А теперь, братцы, спать всем! – повелел судья. – Ночь, вона какая уже. А штраф и пошлину завтра взыщем. Тяжба окончена.
Весь досточтимый состав тяжбы тут же с большой охотой стал располагаться прямо на тех тряпках, что были подстелены под их седалищами. Через минуту Мелай уже мог слышать чей-то храп и посапывание.
Он вдруг поймал себя на мысли, что, наблюдая развязку этого важного для Недалов, хоть и пасквильного ритуала, он совершенно отвлёкся от всех недавних страшных событий. Но сейчас всё вновь вернулось: отче Инфляй, тарелки, война… С тяжёлым грузом на сердце он решил, все же, искать место для сна. Временный лагерь уже весь почивал, только часовые Либров где-то совсем рядом незримо стерегли подходы. Мелай прилег тут же, под большой березой, укутавшись в подаренный Либрами хороший теплый халат. Впрочем, ночь была тёплой.