Нораг же вновь ускользнул.
6/М
Мелай лежал на небольшой кучке сена, и, положив руки под голову, пялился на ночное небо. Звёзды казались ему угольками, небрежно просыпанными на чёрную ткань небес некой могучей рукой. Только рассыпали их очень давно и они медленно падают на землю; до того медленно, что этого и заметить нельзя. Сердце Мелая сжималось, а на лице появлялась идиотская улыбка, всякий раз как он пытался вообразить себя где-то там, среди этих угольков. Он понятия не имел, откуда такие мысли берутся в его голове (всё-таки неслабо его, поди, ударили тогда у водопада), но они возносили его на такую вершину блаженства, что, собственно, думать о чем-либо еще в такие минуты он просто не мог.
Огоньки. Много. Бесчисленно много огоньков. И он, Мелай, парит среди них…
– Да что ж ты совсем оглох, дубина?! Мелай! Проснись же!
Идиотская улыбка была грубо устранена с его лица легкой пощёчиной, он тут же встрепенулся и вскочил на ноги. Инфляй стоял перед ним, как всегда с суровым лицом, и укоризненно качал головой.
– Ну что ж ты, сынок, спишь-то как суслик?! Я уж думал, Прибай наговаривает на тебя, когда тот сказал, что ты на посту уснул сегодня, когда рабов Сивушам продавали. А оно вот что, значит – взаправду дрыхнешь.
– Отче Инфляй, ей богу, сам понять не могу что это со мной…
– Прекрати меня так называть, когда мы одни, – поморщившись, перебил Инфляй. – Меня аж коробит от этого "отче"! Это ж для других, чтоб видели, что ты мой пасынок. А дома нам это к чему? Зови просто по имени. Ну, ладно, продолжай оправдываться. Чего ты там врать начал?
Инфляй улыбался. Это смутило Мелая, и он не стал пытаться дальше говорить по поводу своей сонливости. Вообще, он трепетал перед отчимом; он вызывал в нём безмерное уважение и такую преданность, что было очевидно – скажи он Мелаю шагнуть в огонь или с обрыва, тот шагнёт. А вот улыбался Инфляй редко, потому своими кривыми улыбками всегда смущал пасынка. Тому было просто невдомёк, чего это суровый и такой всегда серьезный Инфляй вдруг скалится?! Мелай, при всём этом, замечал, что глаза отчима наполнялись безбрежной тоской, всякий раз, как он разводил свои высокие скулы в оскале. Всё-таки сына ему никем не заменить, – грустно понимал он , всякий раз, как наблюдал эту тоску в глазах Инфляя, да и вообще, всегда, когда задумывался о себе и своём теперешнем положении.
– Я чего будил-то тебя, жрать пойдём.
Над углями висел средних размеров котелок, в котором кипела шурпа. Котелок был металлическим и невообразимо ценным в Общине, Инфляй им сильно гордился. Он редко забывал рассказать за ужином (если ужинали в компании гостей) ту полулегендарную историю из его молодости, как он добыл этот котелок в одном из проклятых Городищ Великих. По завершении рассказа он, непременно под восхищённые взгляды слушателей, поглаживая бороду, восхвалит искусство Великих по обращению с металлом и их невообразимое могущество над материалами вообще. Вот, дескать, сегодня – что любая из Общин сможет выплавить? Какую дрянную ложку или наконечник для стрелы?! Да хоть бы даже сами Недалы, известные умники и ремесленные люди, что они могут из металла путного сделать?! Да и что нынче за металл?! Мягкий какой-то, непрочный, дрянь, словом. А вот у Великих… (тут Инфляй обычно ударял палочкой по котелку, добиваясь нужного слуху звука) Совсем другое дело! И как им это удавалось – вот загадка.
Вообще, если ужинали с бочонком пива или браги, то тут уж Инфляй уходил надолго в воспоминания о своих походах по руинам Городищ, о редчайших и таинственных находках, что им с другими нойонами удавалось добыть…
– Шурпа сегодня что надо! – щурясь и чавкая от удовольствия, сказал Инфляй.
– Точно, – подтвердил пасынок, сдувая пар с горячего бульона в ложке. – А какая она у тебя ещё бывает?!
Сегодня ужинали без гостей. Сидели у костра, слушая тихую и грустную песню лёгкого степного ветра. Огромная Юрта Старейшины во тьме ночи казалась невзрачной и даже какой-то жалкой. Мелай, жадно поглощая ужин, рассматривал ближайшую кошму. Она была сплошь покрыта ровными металлическими пластинами. Некоторые были блестящими, иные – белыми, другие чёрными. Почти все эти пластины были украшены надписями на языке Великих или изображением яблока, одного из символов (как говорят в Общине) их павшей цивилизации. Пластины эти были дорогими артефактами потому как отличались известной крепостью и твёрдостью. Знатные нойоны и даже некоторые зажиточные нукеры отделывали ими свои стеганые кафтаны. Ни стрела, ни копьё их не пробивали. Но чтоб вот так обвешать ими кошму юрты, просто для красоты, этого себе почти никто из всей общины Язов позволить не смел. А Инфляй ничего предосудительного в этом не видел, не даром его рейды за реликвиями были столь успешными в своё время, что он при жизни стал легендой. Столько артефактов, разных волшебных вещиц, железных изделий, предметов одежды Древних, никто кроме него не приносил. Многие даже и подойти побоялись бы к некоторой утвари, что он добывал, а он, мало того, что не боялся ничего, ещё и легко находил применение многим непонятным вещам, пусть даже применение это шло вразрез с изначальным их предназначением.