— А где Феня? — поинтересовался Гриня.
— Феня давно уж уехала.
— Как? Мы же не рассчитались.
— Сава рассчитался. Дал ей целую коробку спичек.
— А деньги? Вот балда.
— Деньги она не взяла. Он ей давал два миллиона. Она отказалась. Спичками, говорит, надежнее.
Суп оказался на удивление жирным и вкусным. Гриня и Сава хлебали из одной миски, довольствуясь вместо хлеба размоченными галетами. Чтобы не смущать голодных ребят, Марфа вышла из хаты.
— Ты, гля, живут, — сказал не то с одобрением, не то с осуждением Сава.
— Да, — согласился Гриня. — То-то я вижу, и сынишка у нее мордастенький. Чего-то припасла Марфуша. Факт. Уж не от братца ли... Хотя вроде в контре с ним она.
Сава поддел ложкой кусочек мяса. С наслаждением проглотил его.
— Вкусно, черт! То ли курятина, то ли заяц.
Гриня тоже выловил кусочек, разжевал старательно.
— Сам ты курятина. Баранина это.
Опорожнив миску до дна, они переглянулись многозначительно, поняли друг друга (еще бы столько!) и вылезли из-за стола.
Марфы все не было. Гриня, выглянув в окно, увидел, что народу во дворе прибывает.
— Придется лекцию им прочитать о текущем моменте. Марфа просила.
— Давай ты, — сказал Сава.
— А почему я, а не ты?
— Во-первых, я босой теперь, а какое доверие босяку может быть? А потом, у тебя голос убедительный. Ты природный агитатор.
Грине лестно было слушать такой отзыв товарища, да и в душе он давно решил, что выступать будет сам. Спросил же просто так, для приличия: вдруг Саве тоже выступать хочется? А раз не хочется, тем лучше.
Марфу они увидели в сенцах, она рылась в кладовушке.
— Спасибо, хозяйка, очень вкусный суп.
— Правда? — радостно удивилась Марфа. — Вот видите, вам понравился. А мне тут некоторых пришлось чуть не силком заставлять есть его.
— Почему?
— Да говорят, суслик, мол, поганый, нельзя есть его.
— Так это суслик? — растерянно икнул Гриня, почувствовав, как в горле что-то встало поперек.
— Конечно. А вы разве не догадались? — Марфа или не заметила смущения гостей, или сделала вид, что не замечает. Продолжала рассказывать: — ...Вижу, вымрет хутор. Что делать? И тут вспомнила про сусликов. Всех баб подняла, велела идти на промысел. Брали ведра, шли и вылавливали сусликов. Некоторые ревмя ревели, а есть отказывались. Но, как говорится, бог дурака поваля кормит. Заставила, приучила. Так вот и выкарабкались. Теперь не помрем.
Марфа вывела своих гостей во двор, где колготилось десятка три женщин да несколько дедов. И между ними белесыми одуванчиками мелькали головенки ребятишек.
— Ну вот, бабоньки, — заговорила Марфа, — довольно нам на бобах гадать. Вот товарищи из губернии все как есть знают. И нам все обскажут, как и что. А вы слушайте, не перебивайте, да велите мальве вашей потише сидеть. А не то живо со двора выставлю.
Заметно было, Марфа Митрясова пользовалась на хуторе большим уважением и авторитетом. Все сразу замолчали, даже ребятишки притихли около своих матерей.
Гриня кашлянул, выступая вперед и обводя своих слушателей внимательным взглядом.
Сава же поспешно отступил к завалинке и сел так, чтоб не видны были публике его босые ноги. Спрятал их за какой-то рассохшийся бочонок, стоявший рядом.
— Дорогие товарищи, — начал Гриня, — на настоящий момент в международном отношении положение у нас, как никогда, крепкое, надежное. Почему, товарищи? А потому, что наша Красная Армия, наш пролетариат и крестьянство показали капиталистам, где раки зимуют. Показали в период гражданской войны. И теперь, — Гриня поднял вверх палец, словно прося запомнить именно это, — ...и теперь, когда у капиталистов дело не выгорело силой, они хотят задушить нас экономически. Не выйдет, господа капиталисты! Не выйдет. — Погрозив пальцем отсутствующим здесь капиталистам, Гриня, помолчав, продолжал: — И вот в апреле текущего года, товарищи, наша делегация была приглашена на переговоры с капиталистами. Видите, как дело повернулось. Поломали об нас зубы, теперь, мол, давайте побеседуем.
Заметив, что шутка его нашла отклик у слушателей, — кое-кто улыбнулся, — Гриня воодушевился того более.
— Председателем нашей делегации был назначен товарищ Ленин. Но, товарищи, разве ж можно пускать нашего дорогого вождя к капиталистам? А? — Гриня обвел всех вопросительным взглядом и, словно прочтя в глазах людей ответ, крикнул решительно: — Нет, нет и нет! Ленин у нас один, товарищи, и рисковать мы не можем. У нас еще мировая революция впереди. И пролетариат сказал так: Ленина не пустим. И не пустили в осиное гнездо.
— Правильно, — сказал какой-то дед. — Береженого бог бережет.
— К капиталистам вместо товарища Ленина поехал нарком Чичерин, — продолжал Гриня. — Конечно, товарищу Чичерину Ильич рассказал, как надо действовать, чтобы не попасться на удочку буржуям. И товарищ Чичерин не подвел Ленина. Все сделал, как он велел. Вы думаете, с чего капиталисты начали с нами разговор?
Гриня опять оглядел слушателей, поощряя их на вопрос.
— А лихоманка их ведает, — молвила Марфа.
— Вот именно. И не подумаешь, что может в буржуйской голове возникнуть. А они и говорят Чичерину: мол, начнем с вами тогда переговоры вести, когда вы нам все долги царские воротите. О-о, дают!
— Они че, спятили? — крикнул какой-то дед. — Николашка займовал, пропивал со своими генералами, а мы, стал быть, плати. Кукиш им! Вот!
Старик выстроил из своих восковых пальцев известную фигуру и сунул в сторону Грини под смех своих хуторян.
Но Гриня знал, кому предназначен этот кукиш, и воскликнул радостно:
— Верно, товарищ дед! Примерно так ответил им и нарком Чичерин. Правда, кукиша он им не казал, там это не принято, но сказал примерно так: ежли вы требуете царские долги, тогда верните нам за все, что вы натворили в интервенцию. Сколь городов, деревень пожгли, сколь детей осиротили. Заплатите нам за все.
— Верно, мать честна! — крикнул тот же дед. — Пусть платют.
— Э-э, буржуи б не были буржуями, если б так вот сразу платить нам стали. Эта братия больше думает, с кого б содрать. Да. Так вот ополчились они на нас, словно волки лютые, только свистни — разорвут. Но, как вы знаете, волки ж не только на человека нападают, могут и друг дружке в глотку вцепиться. Так и капиталисты: какой зазевался — мигом его сожрут. И вот тут нарком Чичерин вспомнил наказ вождя — расколоть фронт капиталистов. Он взял и заключил с Германией от имени Советской республики договор, в котором обе стороны отказывались от взаимных претензий. Ни вы нам не должны, ни мы вам.
— Как так? — удивился дед. — Они ж нас грабили.
— Верно, дед, — согласился Гриня, — грабили. Но грабили же не трудящиеся, а опять капиталисты ихние. А ежели они нам репарацию станут выплачивать, так тянуть ее будут с трудящихся, да еще на нас кивать рабочим-то: это, мол, не мы, это вон дерет с вас трудовая власть Советов. Вишь как? И потом нам этот договор важен был политически. Понимаешь, политически. Раз Германия заключает с нами договор, стало быть, она признает нас. И этим договором мы таким образом прорвали фронт наших врагов, товарищи.
Гриня победоносно оглядел своих слушателей, словно лично участвовал в прорыве этого фронта.
— Какие будут вопросы, товарищи? — спросил он.
— А когда мануфактуру привезут? — поинтересовалась женщина, сидевшая на лавке.
И сразу все заволновались, завздыхали, потому как давно забыли, как она и выглядит, эта мануфактура. Пооборвались, пообносились.
Конечно, что мог ответить на это Кашин? Ему бы легче было рассказать о мировой революции, которая не сегодня-завтра должна грянуть, но вот мануфактура... Впрочем, не таков был Гриня, чтоб отступать.