– Однако в наших показаниях мы обвиняем в произошедшем именно Пола. – Луис отодвинула в сторону яйцо и закурила.
– Наши заявления – еще не доказательства. А если эти двое признают себя виновными, в суде не будут фигурировать ни свидетели, ни их показания.
– И Дэвид ничего не узнает?
Я пожал плечами.
– Наши имена в суде, конечно, упомянут. Но, может быть...
– Я считаю, ты очень тонко решил все проблемы.
– Тебя это удивляет?
В тот момент я прикидывал, что подумает некий старший инспектор полиции, когда перед ним вдруг появится адвокат Макби с судебным постановлением о защите неприкосновенности личности. Ну что же, прошлой ночью мне пришлось немало поманипулировать людьми.
Я взглянул на часы – уже почти семь – и Луис это заметила.
– Возвращаешься в Лондон? – спросила она упавшим голосом.
Я как можно бодрее улыбнулся и пожал плечами.
– Рано или поздно мне нужно уехать, но...
Убей меня Бог, я не знал, что делать дальше. Ведь судовой журнал я так и не нашел, к тому же была суббота.
– А что ты собираешься делать?
– Мне нужно доставить "ровер" в гараж в деревне. Там его должны привести в порядок; возможно, они же захотят его купить.
– Не хочешь оставить его у себя?
– Нет. Для меня он останется автомобилем Мартина. – Она вздрогнула, словно вспомнив о чем-то. – И для начала нужно будет распаковать чемодан. Так что, пожалуй, придется одеться.
– Распаковать чемодан?
– Ну да – чемодан Мартина все еще лежит в багажнике. Я никак не могла себя заставить...
– Я его принесу.
– Но ведь тебе больно поднимать тяжелое – спина...
– Ничего, все в порядке.
В гараже было холодно, как в могиле, и я не стал там особо задерживаться. Вытащив из багажника "ровера" внушительный чемодан черной кожи, я поспешно захлопнул крышку. Я пока тащил его в дом, у меня действительно заныла спина.
Я втащил чемодан по лестнице, принес в спальню Фенвика и положил на кровать. Потом открыл. И первое, что я увидел – судовой журнал "Скади".
32
– Все оказалось так просто? – спросил Вилли.
– Ну, можно сказать и так.
– Выходит, Мартин готов был отдать настоящий журнал, если бы блеф не прошел?
– Во всяком случае, он сохранял такую возможность. Видно, шантажисты крепко держали его на крючке.
– М-да... – Вилли продолжал внимательно разглядывать судовой журнал.
Я позвонил Вилли из поместья, потом мы встретились у меня дома. Опустив некоторые детали, я рассказал ему о событиях минувшей ночи, а затем торжественно вручил журнал. Он пришел в полный восторг, но я не сомневался, что вопросы по поводу моего рассказа у него остались.
Как я и ожидал, журнал имел размеры примерно четырнадцать на двенадцать дюймов, обложка из плотного бурого картона делала его похожим на амбарную книгу. Вначале меня удивило его плохое состояние, но потом я вспомнил о четырех месяцах зимнего ненастья, которые он пролежал в выгоревшем корпусе судна. Углы его промасленной, покрытой ржавыми потеками обложки сильно обтрепались. Покоробившиеся от сырости страницы, местами мятые и рваные, все же не слиплись. Все записи по счастью были сделаны шариковой ручкой и не расплылись от воды.
Затаив дыхание, Вилли бережно листал страницы.
– Что-нибудь можно разобрать? – спросил я.
– Не слишком много. Я немного читаю по-норвежски, но... Думаю, смогу разобраться в этих цифрах. Я знаком с английскими судовыми документами – здесь, в принципе, примерно то же самое.
Каждая страница была разграфлена самым невообразимым образом – шестнадцать узких вертикальных колонок и одна широкая; горизонтальные линейки отделяли по двенадцать строк, и эти двенадцать делились на три группы по четыре строки в каждой, причем внизу оставалось немного свободного места. Насколько я мог судить, каждая страница означала день, каждая строка – час, а каждые четыре строки – вахту, однако заголовки вертикальных колонок были для меня китайской грамотой.
– Вот здесь указываются курс, поправка на склонение, сила и направление ветра, а вот это показания барометра, температура воздуха и морской воды, – пояснил Вилли.
– Это тот судовой журнал, что нам нужен?
Он торопливо перевернул последнюю заполненную страницу.
– Шестнадцатое сентября. День накануне столкновения. Вроде все верно.
– Кто вносил в него записи – капитан?
– Нет, старший помощник. Капитан ведет чистовой официальный журнал, но туда вносятся в основном записи, касающиеся личного состава. "Смит получил нагоняй; Браун уронил за борт носок; кошка родила котят" – что-то вроде этого.
Я кивнул, потом вдруг зевнул.
– Прошу прощения. И что дальше – вы покажете журнал кому-то, знающему норвежский?
– Думаю, пока нет. Ведь мы не собираемся устраивать шумиху, верно?
– Ну, шумихи было уже предостаточно, и устраивали ее все, кто считал, что журнал у меня... Но что вы предлагаете?
– Я хотел попытаться разобраться в этом сам, проверить все записи и тому подобное.
– Здесь вам будет удобно?
– Да, конечно. А вы бы хотели немного поспать, верно? Как спина?
– Вроде ничего, но ночь в самом деле выдалась нелегкой.
– И весьма насыщенной, – добавил он с самой невинной миной. – Вы не ожидаете никаких осложнений с их стороны?
– Надеюсь, Макби после этого на пару дней угомонится.
Вилли кивнул и задумчиво наморщил лоб.
– Думаю, он послал этих двоих из-за того, что я сказал тогда у него дома.
– И из-за того, что я сказал до того, и что Фенвик сказал до меня, а до него, возможно, Стэн. – Я слишком устал, чтобы выслушивать его соболезнования. – В холодильнике пиво и яйца – хотя нет, яйца, кажется, кончились. Дверь – на замке, а я – в постели.
Через минуту я уже спал.
Проснулся я около трех, весь мокрый и потерявший ориентировку, как это бывает обычно после глубокого дневного сна.
Постепенно я все же вспомнил, кто я, где я и почему. Надел свежую рубашку и, нетвердо шагая, вышел в гостиную.
Вилли все еще склонялся над столом, пепельница полна окурков, рядом тарелка с крошками чего-то съестного, пустая кофейная чашка, банка из-под пива, какие-то бумаги, географический атлас – и судовой журнал. С всклоченными волосами и кое-как закатанными рукавами рубашки сам Вилли выглядел ненамного опрятнее.
– Как дела? – спросил я.
– Почти закончил. А вы неплохо вздремнули.
– Очень даже. – Я пошел на кухню, взял в холодильнике банку пива и вернулся в комнату.
Вилли встал, потянулся и опять закурил.
– Я почти разобрался с записями по последнему рейсу "Скади". Позвонил одному знакомому, который хорошо знает норвежский, и он кое-что перевел. Это безопаснее, чем показывать весь журнал.
Я кивнул.
– И что же там было?
– Ну, в общем... – Он зашуршал бумагами. – Они шли от Бергена в Эдинбург, оттуда – в Гетеборг в Швеции. Потом Стокгольм, Хельсинки, Таллин.
– Что-что?
– Таллин – это в Эстонии. По ту сторону Финского залива от Хельсинки. Интересно, какой был груз.
– В последний раз в трюме были рулоны газетной бумаги и лес на палубе.
– Возможно. В Таллине судно стояло два дня. – Вилли перелистывал жесткие, бугристые листы судового журнала. – Четырнадцатого утром они вышли в море.
– Отлично, а что там говорится о неполадках с двигателем?
Он перевернул еще одну страницу.
– Неполадки проявились вечером пятнадцатого. Насколько я понял, какая-то деталь вышла из строя, и им пришлось остановить один двигатель. "Скади" был оснащен дизелями, вы не знаете?
– Мне вообще кажется, что его двигали только вера, надежда и любовь.