— Да, madame!
Когда Марк после осмотра мельницы вернулся за Аней, то увидел, что она стоит среди горницы перед большим зеркалом, слегка приподняв тоненькие руки, а Глафира Петровна с полным ртом булавок стоит перед ней на коленях и что-то прикраивает синее, накинутое Ане на плечи. Глаза у Глафиры Петровны были красные: она успела за это время поплакать.
Увидев Марка, Глафира Петровна замахнулась на него ножницами и гусыней прошипела, теряя из рта булавки:
— Уходи! Ишь ты! Лоботряс! Место ей там с вами!
Аня улыбнулась Марку глазами, сказала:
— Иди, Марк. Я скоро.
— Ничего не скоро, — прошипела Глафира Петровна, — и ночевать у меня будешь. Да стой ты, ради бога, прямо...
И Глафира Петровна принялась, лазая по полу вокруг Ани, подравнивать подол синего платья.
Марк ушел.
XXVII. Красная ярмарка.
Прошло четыре дня, и мельница загудела и запела, словно пароход, готовый к отвалу. От паровоза, поставленного под навес, провели через пробитую в стене дыру паропровод к машине мельницы — и, приведя ее в порядок, пустили мельницу, чтобы испытать трансмиссии впустую. Потребовав, чтобы на машину и к динамо поставили две смены опытных машинистов и смазчиков, крупчатник забрал почти всех мальчишек мурманского маршрута и, расставив их около аппаратов мельницы по всем ее этажам, объяснял, водя с собой Марка, что надо делать. В сущности, на каждый пол мельницы было бы довольно двух-трех опытных рабочих — их дело все состояло в том, чтобы следить за правильным течением автоматической работы мельницы; вся она была слажена, как часы: забирала элеватором из своих закромов или из вагонов зерно — и через некоторое время в подставленные мешки начинали из разных течек сыпаться отруби, манная крупа, крупчатка «два ноля» красного клейма, первый, второй, третий сорт.
Внизу нужны были взрослые рабочие, чтобы снимать с подвод мешки, набивать пятерики мукой и сваливать их на ленту транспортера, бегущую в пакгауз.
По волости уже давно был слух, что мельницу пустили или пустят, и уже у ворот — вереница мужицких возов с хлебом и скрипучие возы по дорогам. Все дальние и порядков не знают.
В брошенной конторе Граев с Бакшеевым до хрипоты дерут глотку с мужиками, устанавливая правила и плату за помол.
Мужики врозь требуют: один — привез сто пудов пшеницы прошлогодней и хочет, чтобы ему смололи пятьдесят на первый сорт, а остальные «мягкой». Второй — привез ржи и хочет пеклеванной муки. Третий — с маленьким возишкой, требует военного размола. И всем им и каждому надо было разъяснять, что мельница может начать работу, если ей сразу задать перевал в пять тысяч пудов. Рожь и пшеницу будут молоть отдельно и всем одинаково только на три помола. Тут же объявляли, что раньше не начнут молоть, чем мурманцы не выменяют тридцать тысяч пудов ржи и двадцать пшеницы...
Около мельницы открылась ярмарка. Вдоль поезда на подмостях из шпал и досок мурманцы выложили свои товары. За порядком и чтобы не было воровства, следили вооруженные от мурманцев и фронтовиков; мужики выбирали товар и получали квиток от вагонного приказчика, чтобы у мужика приняли в уплату за товар столько-то пудов пшеницы или ржи. С этим квитком в руках мужик въезжал с возом на весы; взвесив и ссыпав, с пометкой номера квитка мелом на дуге и в квитке, что зерно сдано, ехал или шел за товаром к вагону. Везде стояла крепкая ругань — спорили о ценах, о расчете, пахло дегтем, новым хлебом, дымом, лошадиным потом, паром, ладаном сосны, мануфактурой — новым ситцем.
В первые дни принимали в товарообмен и на помол до ста возов. Мужики стояли вокруг мельницы станом. В лесу и на поляне полыхали ночью сотни костров. Неделя со дня пуска была на исходе, и на мельнице все еще работали только элеваторы силосов: с воза зерно высыпали на пол, рабочие и мужики дружно подгребали лопатами к нависшим над самым полом соплам, которые в минуту, захлебываясь, втягивали целый воз пшеницы.
Вместе с зерном сопла забирали и всю пыль, какая всегда есть в плохо вывеянном крестьянском зерне, — от этой-то пыли, когда сыплют зерно, у всех першит в горле, от нее же на плохих мельницах и развиваются грудные болезни среди рабочих. На этой мельнице вся пыль вытягивалась автоматически вместе с зерном, и в приемном амбаре никто из работников не кашлял...
Из сосунов зерно поднималось вверх и первым делом шло на магниты. Марк удивлялся в первый раз, когда ему крупчатник показал работу магнитов: редким и тихим током зерно перекатывалось из узкой щели через ряд стальных намагниченных полос, оставляя на них приставшими мелкие ржавые гвоздики, обломки подков, жестянки, сломанные иглы, обрывки проволоки — что на глаз в зерне никак не заметить. Тут был поставлен мальчик, чтобы от времени до времени снимать с магнитов щеткой вороха прилипших железок...