Как я выкарабкалась выше, хватаясь за скалы и камни, не помню. Все делала, словно в бреду. А когда повернулась, стоя на краю невысокого берега, изумилась картине перед глазами… Бескрайнее море все в валах, шапках барашек волн, наша яхта на боку в камнях вдалеке, рядом берег обрывистый и скалистый, а за спиной скудная, безжизненная степь, которая небольшого размера каменистым плато слегка поднимается в гору. А на горе, на краю, у самого обрыва какое–то строение. Сначала не поняла, что это? Сарай? Нет! Что–то сложено из камней, правильное по форме. Ах! Да это же маяк! Правильно! Маяк! А раз маяк, то значит корабли… И мы спасены!
Мы? Ну да! Маяк, остров этот и мы…
Ты? Ты да, спасена. А Милка! Да, а Милка? И я, приложив ладони ко рту, начинаю орать:
— Мила,…а…а!!!
Вот так начинаю орать и бежать вдоль края обрыва, поднимаясь постепенно вверх. Бегу, ору, не замечая, что ноги накалываются колючками травы, что камни в ногу впиваются…, ничего не замечаю, только одна мысль: где Мила, жива? Где она? Спаслась?
Конечно, спаслась! Она такая! И где же она?
И снова бегу и кричу, ору…. Мила,…а…а!
Так до самого маяка. Маленький домик с дверью железной и окнами за решетками! Никого!
Неожиданно падаю, но от счастья….
— Милка! Милка!
— Задушишь, ты, оборванка!
— Оборванка! Как ты говоришь….Да! Я оборванка, счастливая! Милка! Милочка моя…. Как ты? Как ты…
— Хочешь сказать, как я выбралась, как выкарабкалась? Как выжила?
— Да! Да, родная! Ну дай же я тебя обниму, дай!!!
И сама целую ее всю: голову со спутанными волосами, соленными, лицо, которое она отворачивает от меня недовольно, плечико ее обнаженное, потому что и она такая же, как и я, оголенная почти вся! Море раздело нас, своими беспощадными ударами.
— Милочка, Милка, как я рада, как я…
— Еще бы? Ж…. свою спасла и моя ж…рядом… Так?
— Так, так! О, ты что же, не рада?
— Я?
— Да, да ты… Мы…
— Мы?
— Ну, да! Ты и я, мы же спаслись! Так!
— Спаслись, хотя…
— Что хотя? Что? Что не так, говори? У тебя что–то стряслось, что–то повредилось? Что, где, покажи,… Дай я тебя осмотрю,…. Так, это пустяки, пустяки, до свадьбы заживет…
— А ноги? Ты мои ноги видишь?
— Ну, конечно! А то как же! Это же ноги самой… Ой, что это? Что с тобой? Болит?
— Болит, но уже не так. Сейчас уже можно сказать не болит…
— Ну как же ты так? Как?
— А вот так… Так, как всегда, ноги расставила и меня как….Вообще насадило на камни вот… Вот так. А ты говоришь, как…
— А как же ты тогда дошла? Как выбралась?
— Знаешь, захочешь жить…
— Сильно болит? Ну что я говорю? Так ляг, не сиди… Так, ноги раздвинь. Ты знаешь, не очень–то так и плохо там все… Только… Так! Сейчас мы ее перевяжем….
— Чем?
— Так, не твое дело. Давай я тебе помогу, а ты встань. Так стой, я сейчас…
Стаскиваю с себя лохмотья. Голая вся. Потом начинаю отрывать полосы из рубашки.
— Ты себе хоть ленточку оставь! Хоть прикройся. О то найдут двух баб, одна с разорванной звездой, а другая, с голой и подумают что–то не так.
— Ну и пусть, что хотят то и думают, главное, вот сейчас я тебе перевяжу… Так, не шевелись…так…так… Ну вот. Как?
— Ничего. Только ты голая совсем. Смотри, а то пираты, как увидят, так…
Контрабандисты
— А что, это идея! Я заберусь на маяк и как стану в позу такую, так их все корабли прямо….Стой! Стой! Ты видишь? Ты смотри, смотри….
— Что, что? Где? Да….Точка темная….
— Милка! Я говорила тебе, говорила! Смотри! Плывут сюда! Мы спасены! Спасены, Милка! Ура!!!
Долго, мучительно долго ждем. Потом целая колония высаживается, и все бредут густой толпой к нам, к маяку. Но впереди всех поднимается молодой араб. Потом все выясняется. Араба зовут Али, знает русский хорошо, учился в Одессе на моряка. Правда этот араб как увидел меня и Милку, так просто не отставал. Хоть он и симпатичный, но все же…Не доверяю я им, неверные они какие–то, что хочешь могут проделать, и Милка так же думает о них.
Однако он нас сначала напоил, потом одежду мне и Милке. Правда одежда, хоть и женская, но для арабских женщин. А это такой очень просторный балахон до самых щиколоток. Он их выпросил у своих пассажирок, ссылаясь на то, что они вот–вот и в Европе, а там такую одежду женщины не носят. Вот так мы с Милкой почти арабками стали.