— Ничего я не вою. Ты правда так считаешь? Ты думаешь, что у них есть шанс? Они спаслись?
— Я не думаю, а просто уверена. Вот как! Так что давай и мы о себе побеспокоимся. Так, что там осталось? Нам бы попить, пожевать чего–то. Тащи, что найдешь сюда….
Она, бесцеремонно толкаясь, сползает на палубу через меня и с матюгами, вспоминая чью–то мать, бредет в воде навстречу завалу, поминутно цепляясь руками за что–то, так как яхту или то, что от нее осталось, сильно качает и переваливает с бока на бок. Раз качает, значит, мы все еще на плаву, к тому же воды в яхте немного, примерно по колено. Это я вижу по мере того, как Милка гребет ногами к завалу, перехватываясь руками. Шум перекатывающейся воды, шум моря уже не тревожит, а успокаивает. К тому же и голова на какое–то время, и ребра не так сильно болят, а тряпки, что натянула, набросала на себя, постепенно согревают. Я словно в тумане вижу, как Милка начинает что–то разгребать, поминутно оглядываясь на меня, и то, что у нее в руках мне показывает. Мол, брать, не брать? Я уже в каком–то забытьи и с трудом нахожу в себе силы, чтобы ей или кивнуть головой, или покачать в стороны, мол, надо — не надо.
Очнулась оттого, что меня бесцеремонно расталкивает Милка:
— Не спи! Слышишь, мне страшно…
Открыла глаза, а ведь она права. Вокруг темно: над головой, заваливаясь то влево–вправо, мерцает звездами темный небосвод. И нас по–прежнему мотает, в борта грозно ударяют волны, и все время шумит вода, перекатываясь в лодке. Что–то стучит, с шелестом, скрежетом тревожно перекатывается сверху по остаткам палубы и мне тоже страшно, особенно от того, что я наконец–то понимаю, что мы с ней остаемся одни. Одни в море, в середине полуразрушенной яхты, да что там! Какой там яхты? Лодки с крутыми бортами и словно вырванной над головами палубой, сломанной мачтой, переломанными перегородками и хламом, что завалил корму, который плавает под ногами.
Ничего не понимаю, отчего же все это произошло? И потом, необъяснимым образом пропали наши мужчины. Так что же все–таки произошло? Как вообще такое могло случиться с нами? Я не могу сосредоточиться и рассуждать, так как мне мешает Милка.
Она, стараясь прижаться ближе, лезет ко мне под тряпки, приговаривая, как маленькая девчонка — жалуясь и чуть ли не воя, поскуливая:
— Раечка, мне страшно… Мы потонем? Потонем, как наши мальчики? Мне холодно, прижми, обними меня…Раечка милая, Раечка накрой, мне холодно, мне страшно…. Ой, мамочки, а…а…а!
День второй
Проснулась внезапно. Мне почудилось или приснилось, что меня зовет откуда–то издалека Коля. Села, и в одно мгновение его тревожный крик о помощи исчезает, и только бешеные удары сердца выдают мое волнение от сновидения.
— Ну, где же ты, мой родненький, неужели… — Шепчу тревожно.
— Ты проснулась? Как ты, чего вскочила? — С хрипотцой ворчит она.
— Вроде ничего, правда голова и тело все болят, и ноги занемели.
— Это я прижалась и все на тебя набрасывала ногу, такая привычка у меня. Я так все время с самой первой встречи и ты знаешь, Вальдемару нравилось. Он говорил, что так он у меня мог… Ну понимаешь, любил он это во мне потрогать, поласкать, и мне приятно, и ему, а у тебя? Как у тебя с Коляном?
— Было хорошо, все время…
— Было, да…., а что же будет?
— Я уверенна, что….
— Да хватит тебе уже! Что ты как пионерка? Уверенна, живы, не скули… Ну в чем ты можешь быть уверенна? В чем? Только не говори мне, что они спаслись…
— Не спаслись, я говорю, а могли спастись. Сейчас рассветет, солнышко пригреет, и мы с тобой все как следует осмотрим и обшарим, надо постараться понять, что же произошло и куда ребята пропали? А пока…
Вижу как она, бесстыдно раскрываясь, мостится на краю нашей полки и, сверкая голой попой, начинает брызгать прямо под себя, на низ.
— Да ты, пожалуйста, не писай в воду, а то еще…
— А что такое? Куда я, по–твоему, писать должна? В горшок? А если я захочу по большому…
— А чтобы по большому надо будет найти ведро или коробку, прямо не знаю что, главное…
— Много ты понимаешь, что главное, что нет. Я есть хочу и пить, вот что главное, а ты? Туда не сс…, туда не ср…. — Говорит раздраженно, залезая снова под груду тряпок.
— Так, спать ты мне больше не дашь это ясно, а вот насчет еды, давай вместе соображать, но сначала вода…