Кстати, через много лет, уже учась в Москве, я вдруг на Центральном Телеграфе встретил Петросяна. Мы радостно обнялись, он выглядел очень респектабельно и выяснилось, что он закончил академию МВД и сейчас работает следователем.
– Хорошо, что я ушел в вечерку, – сказал он. – Нормальную школу я бы не закончил...
– Слушай, а чего ты бросил тогда в класс эти листовки, зачем? – спросил я.
– Мне Кирушка очень нравилась! Можно сказать, влюблен был в нее... Но дурной был, теперь понимаю...
Не могу сказать, что с семьей Киры Петровны наша семья была близка, но все же жизнь в общем кавказском дворе, притом наши квартиры были не в разных частях двора, а в одном, как говорят, куске пирога (мы жили на втором этаже, а учительница рядом на первом), была достаточным основанием для получения мною троек без всяких там вызовов к доске и проверок домашних заданий.
Правда, муж Киры Петровны, бывший военный, как-то раз, возмущенный тем, что я с утра до вечера крутил на проигрывателе модную тогда песню «Глупый Иванушка» в исполнении оркестра Карела Влаха (эту джазовую мелодию, известную теперь как позывные диснеевских мультиков, хор начинал с имитации смеха – «ха-ха-ха-ха-ха!
хи-хи-хи-хи-хи!»), поднялся к нам и сказал моим родителям:
– Советую вам показать Толика психиатру. Что за музыку он слушает: Хи-хи-хи! Ха-ха-ха! Это ненормально...
Тем не менее по окончании щколы у меня в аттестате стояла твердая тройка по немецкому языку.
А при поступлении в институт выяснилось, что я должен сдавать экзамен по немецкому языку. Что делать? Я абсолютно ничего не знал по немецки, кроме «Хенде хох!» и «Гитлер капут!». Кира Петровна летом уезжала с семьей на отдых в Кисловодск и потому частным образом подзаняться со мной не могла, но порекомендовала меня своей знакомой, настоящей немке, приехавшей в Баку из Калиниграда. Три раза в неделю я ходил к немке на занятия и в конце второго месяца мы уже разговаривали с ней только на немецком. К экзамену я вроде был готов.
И вот я беру билет, получаю текст для перевода и начинаю переводить текст. Название «Panther» я перевожу почему-то как «Рантье» и дальше идет сплошная мистика, вроде : «шерсть на рантье встала дыбом, он зарычал, пригнулся для прыжка, из пасти стекала слюна...» и т.д. Когда я стал читать перевод экзаменатору (а я попал к преподавателю института Арутюнян), она вначале рассеяно слушала меня, а потом вдруг насторожилась:
– Кто, простите, впился когтями в дерево?
– Рантье, – сказал я.
– Откуда он взялся?
– А вот сразу в названии, – показал я на «Panther». – Рантье...
– Прочтите внимательно.
Я прочитал внимательно:
– Рантье...
– Где вы видите букву «R» ? – спросила Арутюнян.
– Вот она, – показал я на букву «P».
– На русском она ЭР, а на немецком?! – внимательно смотрела на меня Арутюнян.
И тут я вышел из сомнамбулического состояния и ясно увидел букву «Р».
– Пантера, – сказал я упавшим голосом, понимая, что провалил экзамен.
– Странно, что вас не насторожил перевод, – сказала Арутюнян. – Как может рантье рычать, бить хвостом о землю?
– Ну, я думал, это аллегория – зверинное лицо капитализма, – честно объяснил я.
Арутюнян посмотрела на меня, усмехнулась и поставила мне пятерку.
Я часто вспоминаю этот экзамен – ведь даже если б мне поставили четверку – я бы не попал в интситут, не набрал необходимый бал. А пятерка по немецкому меня спасла. Спасибо Арутюнян!
На письменном русском я выбрал вольную тему: «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь». Быстро написал трафаретные газетные фразы того времени и во время проверки некоторые слова у меня вызвали сомнения – я был не силен в грамматике. Улучив момент, я обратился к соседу по парте: