Еще Инна Олеговна любит природу и искусство. Надо сказать, что больше всего в невестке ее поражает отсутствие каких бы то ни было интеллектуальных запросов. И внук растет такой же. Ведут его в театр, а он просится в цирк. Весь в мамашу. А ведь искусство – это то, что делает человека человеком. Вот, например, Юрий Башмет.
Или Валерий Леонтьев. Конечно, как певец он не очень нравится Инне Олеговне. Но когда в интервью он говорит: «Для меня главное в жизни – творчество», у Инны Олеговны что-то сладко щемит внутри. А недавно Анжелика Варум рассказывала про своего мужа Леонида Агутина. «В искусстве Леня совсем другой, чем в жизни». От этих слов – «искусство», «творчество», «культура» – Инне Олеговне становится хорошо, возвышенно, хочется жить полной жизнью, дышать полной грудью. Как за городом, в лесу.
Инна Олеговна сама пишет стихи. В основном о природе. Например, такие:
Или такие:
А недавно Инна Олеговна вспомнила своего мужа. Жили они с Виктором Евгеньевичем не очень хорошо. Довольно-таки пил Виктор Евгеньевич. Но когда человек умирает, вспоминаешь только хорошее. И Инна Олеговна написала стихотворение:
Когда она прочла его на дне рождения Вадика, Ирка вместо каких-нибудь приличествующих случаю слов произнесла следующее:
– Инна Олеговна, вам салата положить еще?
Такой бестактности Инна Олеговна даже не ожидала. Она ничего не стала говорить. Просто встала и ушла.
Напрасно Вадик ей потом звонил, напрасно заставлял звонить внука Витю, Инна Олеговна просто отключила телефон.
– Ирина женщина не нашего круга, – сказала Галина Николаевна.
Катюша обозвала невестку хабалкой. Елена Сергеевна сказала, что ее Марина ничуть не лучше. Шурочка жаловалась на зятя. Только Виолетта Петровна улыбнулась загадочно, покачала головой и сказала:
– Все к лучшему, Инна Олеговна, все всегда к лучшему.
А Инна Олеговна и сама так думает. Она сильная женщина, гордый человек. Когда она мне это сообщила, я, конечно же, согласилась с ней.
Я ведь знаю Инну Олеговну очень хорошо. Я встречала ее на днях рождения моих друзей Вадика и Иры. Кроме того, Инна Олеговна завуч в той школе, где учится мой сын. Одновременно она заведующая моей районной поликлиникой. На моей предыдущей работе Инна Олеговна была начальником планового отдела. Когда-то я снимала у нее квартиру. Мы ехали с ней в одном купе в Симферополь. Она вице-премьер Российского правительства. Она моя бабушка. Я познакомилась с ней в собачьем клубе. В свое время мы были соседками по коммуналке. Я часто вижу ее в метро, в троллейбусе, в магазине, просто на улице. Я люблю Инну Олеговну. Собственно, у меня нет другого выхода. Мне некуда от нее деться.
«Московские новости», 29.12.1998
ГУСЕВА И ХАНЮТИН
Дорогие товарищи!
Помимо других негативных явлений, в наше время стала настойчиво проявляться одна неприятная тенденция. Я имею в виду оттирание гуманитарной интеллигенции от любых эпицентров общественной жизни, принципиальное сужение возможностей для нее влиять на ситуацию в стране, владеть умами, проявлять потенциал. Героями сегодняшнего дня неизвестно с какой балды стали технократы, люди узких специальностей и прочие крепкие хозяйственники. Если так пойдет дальше, мы рискуем остаться вообще без интеллигенции. Иные из нынешних деятелей возразят мне: мол, и бог с ней, на кой она вообще нужна, эта гуманитарная прослойка? Отвечу им прямо: нужна. На кой или не на кой, это не нашего с вами ума дело. Нужна – и все тут. Хотя бы потому, что без нее нам будет непривычно и неуютно. Хотя бы из-за того, что в любой стране должна же быть интеллигенция, какая-никакая, а своя. Мы, как всегда, ведем себя недальновидно и расточительно. И гуманитарная интеллигенция начинает чувствовать себя сиротой, а это очень опасный симптом. Чтобы она не чувствовала себя сиротой, ее нужно воспевать, прислушиваться к ней и хоть немного любить просто за то, что она есть. А мы этого не делаем и теряем ее, она уходит от нас. Еще вчера она была везде, а теперь опять стала забиваться по углам. Где она, где?
И пусть мне не говорят, что наше время всем дало равные возможности. Потому что гуманитарной интеллигенции не нужны какие-то там возможности, которыми еще пойди воспользуйся. Гуманитарной интеллигенции нужно одно – уважение. Вот я, например, уважаю гуманитарную интеллигенцию. А вы – нет. Вы постоянно ее унижаете. Сейчас я вам это докажу на примере моих хороших знакомых, Ани Гусевой и Саши Ханютина.
Аня работает в издательстве редактором.
И Саша работает в издательстве редактором.
Собственно, они работают в одном и том же издательстве, и роман их начался как раз тогда, когда Сашу назначили редактором. Аня помогала Саше готовить к печати книгу Юрия Щекочихина. Потом они вместе готовили сборник статей Стрелянного, а полюбили друг друга на Нуйкине. Это было прекрасное время. В ночь с 19 на 20 августа 91 года они вместе были у Белого дома, потеряли друг друга в толпе, нашли, потом пошли к Саше домой и стали близки. А ровно через неделю у Саши вышел рассказ в журнале «Юность», и они отметили это в ресторане Дома кино.
Сейчас Аня и Саша продолжают жить отдельно, хотя время от времени остаются друг у друга по нескольку дней.
– Послушай, мама, – часто говорит Саша, – мы же цивилизованные люди, зачем нам эти формальности и проблемы? Совместный быт мешает развитию эмоций.
– У нас с твоим отцом не мешал, – мрачно говорит мама-врач.
– Это иллюзия, – улыбается сын.
Впрочем, друзья и знакомые давно привыкли считать Сашу и Аню парой. Они вместе ходят в гости, вместе принимают гостей; на два голоса, как Татьяна и Сергей Никитины, поют Сашины песни на стихи Бродского и Давида Самойлова. Они никогда не ссорятся, всегда и во всем согласны, на все смотрят одинаково. Оба уверены, что Петрушевская поняла Россию гораздо лучше, чем Толстая. Оба часто цитируют Джойса. Оба в глубине души страстно любят Моэма, но никогда об этом не говорят. Оба голосовали за Явлинского, оба любили Сатарова. Аня стрижется под мальчика, и ее тонкая, уже морщинистая шея им обоим представляется по-детски трогательной. И все бы было прекрасно в их жизни, если бы не общее хамство и дела в издательстве.
Издательство бросило печатать настоящие книги и с большим коммерческим успехом перешло на детективы и женские романы.
– Как можно это читать! – время от времени яростно восклицает Саша.
– А чего бы ты хотел, – говорит Аня, – пошлое время, пошлые книги.
– Пошлая страна, – добавляет Ханютин.
Вообще про страну они говорят часто и много. Последние лет семь стойко ждут еврейских погромов. В издательстве они умудрились уже всем надоесть своими прогнозами. Впрочем, издательство им тоже надоело ужасно.
Однажды они решились на мистификацию. Написали вместе детектив, такой, каким должен быть настоящий детектив, а не эта макулатура. Подписали вымышленной фамилией, переслали в свое издательство, подготовили положительные рецензии за собственными подписями и отдали главному редактору, добродушному толстому цинику по имени Миша.
Миша вызвал к себе Ханютина.
– Старик, что за фигню вы мне с Анютой подсунули?
– Почему фигню, по-моему, стоящая вещь.
– Ты что, смеешься надо мной? Я, как дурак, после ваших рецензий два дня читал эту тягомотину. Сюжет вялый, герой какой-то болван, бесконечные рассуждения о судьбах России, кто убийца – ясно с третьей страницы, напряжения ноль, язык как в диссертации. Вот я тебе покажу фразу, вот, посмотри, я специально посчитал, тут четыре придаточных предложения. А эта Маша? Да где он видел таких проституток?! А эти бандиты с манерами балерунов? Откуда он вообще взялся, этот… э… Инфантьев? Тьфу, даже фамилия какая-то выгнутая.