бумажных кукол, а роман – в глупый фарс. В конце концов, это же ваша книга.
В Дейзи взыграл норов.
− Одно то, что я предпочитаю спасти собаку, не делает моих персонажей
однобокими, а роман глупым фарсом!
− Еще как делает, и в этом ваша вина. Вы как автор подготавливаете почву для
решительного момента и ведете к нему читателя, надо признать, довольно
умело. Убийство собаки вписывается идеально. – Через стол он бросил на нее
проницательный взгляд. – Но когда этот момент настает, вы не находите в себе
сил это сделать, понимаете? Потому что вы уже превратили собаку в отдельного
персонажа и печетесь о ней. Это побуждает вас спасти ее, свернув историю в
совершенно неправдоподобное русло, тем самым теряя последнюю
возможность поразить читательские чувства сильной, душераздирающей
сценой. Вместо этого вы предпочитаете превратить историю в сомнительный,
сентиментальный вздор.
Сжав губы, Дейзи отвернулась. Он прав. Когда настало время убить собаку, она
не смогла этого сделать. Дейзи пыхтела целыми днями, силясь изыскать
правдоподобный способ спасти животное, но даже ей самой было понятно, что
результат вышел неубедительным. Она с самого начала знала, что собака
должна умереть, но когда это подтвердил другой, тот, чьи работы она уважала, у
Дейзи противно засосало под ложечкой.
Она вновь посмотрела на него.
− А может, есть какой-нибудь способ… − Голос Дейзи сорвался, и она
проглотила комок. – Может, есть способ ее спасти?
Она и без того знала, что это невозможно, и, когда граф покачал головой,
сдалась.
− Что ж, хорошо, − пробормотала она, чувствуя себя совершенно раздавленной.
– Я убью собаку. Но если эту книгу когда-нибудь опубликуют, многие будут на
меня сердиться.
Серые глаза смотрели твердо, и ответ был беспощаден.
− Вы не можете позволить чувствам аудитории диктовать, что будет
происходить в вашей книге. Храните верность сюжету. Сюжет – единственное,
что имеет значение. Сюжет перевешивает все.
Дейзи кивнула. Вот что сделало из него стоящего автора, поняла она. Он ставил
сюжет на первое место, впереди любых личных чувств. Вот чему ей надо
поучиться. Подняв голову, она попыталась собраться с духом.
− Ладно, но если уж я отправлю собаку на тот свет, то намерена хорошенько
себя за это вознаградить! Пожалуй, шоколад подойдет, поскольку, боюсь, я буду
совершенно подавлена.
Лицо Себастьяна смягчилось, и он неожиданно рассмеялся.
− Не сомневаюсь. Убийство собаки может напрочь разрушить писателю весь
день. – Склонив голову набок, он все еще улыбался, скрестив руки на груди. – И
частенько вы себя вознаграждаете?
− Да. Всякий раз, когда предстоит сделать что-то трудное, меня подбадривает
мысль о том, что по завершении меня ждет поощрение. – Внезапно ее осенило. –
Вы могли бы тоже попробовать этот метод – как знать, вдруг поможет.
– Еще один способ сделать из работы развлечение?
– Именно. – Дейзи состроила рожицу. – Смейтесь надо мной, если хотите.
Улыбка исчезла с лица Себастьяна.
– Я вовсе не смеюсь.
И тут она вновь увидела некий проблеск в его глазах. Ей не удалось распознать
его прошлым вечером, но теперь, глядя на него, она поняла, что это. Нежность.
В горле пересохло, она могла лишь смотреть на Себастьяна, не в силах отвести
взгляд. Но в гостиной гулко пробили большие старинные часы, их тяжелый бой
разрушил чары.
Дейзи тихонько покашляла.
– Есть что-нибудь еще, о чем мне стоит знать?
– Да. Вы понятия не имеете, как писать роман.
– Что? – негодующе воскликнула Дейзи, и всякая теплота по отношению к нему
начала испаряться. – Это нелепо.
– Очевидно, вам нравится писать истории о романтических приключениях, –
будто не слыша ее, продолжил граф. – И в приключенческих аспектах вы все
делаете правильно, хотя они местами и притянуты за уши. Например, Далтон
очень вовремя спасает собаку из болота Моркамб-бей[1]. Но когда дело доходит
до любовных сцен, цветочек, вы, на мой взгляд, несколько «плывете».
Обидно, но, тем не менее, правда. Живя с шестнадцати лет под опекой и
защитой сестры и респектабельных незамужних дам с Литтл-Рассел-стрит,
Дейзи мало что знала о романах. Быстрый поцелуй украдкой с сыном
деревенского рыбника за церковью. Отчаянные приставания старика в кладовке.
Этими и еще парой подобных, в равной степени неудачных эпизодов и
ограничивался весь романтический опыт Дейзи.
И дело не только в сложившихся обстоятельствах. Дейзи болезненно сознавала,
что ее рост, худоба, морковные волосы и веснушки являлись атрибутами, в
жизни не вызывавшими особо романтического отношения со стороны
противоположного пола.
Она подозревала, что Себастьяну Гранту неведомы эти чувства. Перед его
ошеломительно красивой внешностью, впечатляющим сложением,
аристократическим происхождением и громкой славой женщины наверняка
падали штабелями, куда бы он ни пошел. Судя по его репутации, у него были
дюжины романов. А у нее ни одного.
Опустив голову, Дейзи разглядывала разложенные по столу страницы. Теперь
она поняла, почему у нее вечно возникало столько трудностей с
романтическими сценами в ее книгах. Ей недоставало знаний.
– Вы, разумеется, правы, – промямлила она. – Я ведь не могу писать о том, чего
не знаю, правда?
– Я мог бы вам с этим помочь.
– Да, – с вымученной улыбкой согласилась Дейзи. – Не сомневаюсь. Как
наверняка уже помогли дюжинам других честолюбивых писательниц.
Предаваясь любви с большинством из них, осмелюсь предположить.
– Верьте или нет, прежде у меня никогда не было протеже. – Себастьян
шевельнулся, отлепился от стола и взял в руки стопку набросков, что она дала
ему прочитать. Обойдя секретер, он встал рядом с ней. Положил рукопись ей на
стол и принялся перелистывать страницы.
– Здесь, – произнес он, ткнув пальцем в абзац, где он нацарапал несколько
пометок на полях. – Вот пример того, о чем я говорил. Сцена, где Далтон
признается Ингрид в любви. Она слабая.
Дейзи подалась вперед, хмуро уставившись на указанную страницу.
– Что же здесь слабого?
– Далтон. Он так благороден и так добр, что просто челюсти сводит. Он готов
бросить все и ради чего? Ради любви Ингрид.
Презрение, с которым он изрек последние слова, было слишком очевидно,
чтобы Дейзи могла это спустить.
– О, ради всего святого, – воскликнула она, оборачиваясь к нему. – Не только у
меня герои жертвуют во имя любви. Я постоянно читаю о подобном в книгах.
Другие же об этом пишут.
– Во второй главе?
Сие замечание весьма поубавило ее пыл.
– Может и нет, – вынуждена была признать Дейзи. – Вы это имели в виду,
говоря о темпах?
– Да. Другое дело, если б вы начали историю с того, что Далтон уже изнемогал
от любви к ней, но ведь они встретились только в первой главе, и после одной-
единственной беседы он уже готов пожертвовать всем? Не верю. И кроме того,
– добавил Себастьян, прежде чем она успела оспорить его довод, – мне плевать, что там пишут другие. И вам следует. Вы пишете куда лучше многих.
Дейзи заморгала, удивленная комплиментом, но уже спустя мгновение сквозь
нее просочилось удовольствие, словно она только что завернулась в теплое
одеяло.
– Я? Правда?
– Ну, по крайней мере могли бы. – При виде ее улыбки, он добавил: – Но, ради
бога, прекратите рисовать главного героя столь чертовски самоотверженным.
При их встрече Далтон знает, что не интересует ее и она влюблена в другого, но
собирается рискнуть всем единственно ради ее счастья? – Граф усмехнулся. –
Мужчины далеко не так благородны, как вам, видимо, кажется, если только они
не дураки.
– Или герои.
– Герои, дураки – без разницы, – добавил Себастьян, прежде чем Дейзи успела
продолжить спор. – Поведение Далтона неправдоподобно. Мужчины так себя не
ведут.
– Есть мужчины, готовые пожертвовать всем во имя безответной любви!
Правда, есть, – настойчиво повторила Дейзи, когда граф скептически фыркнул.
– Я таких не встречал.
Сложив руки, Дейзи свирепо уставилась на него.
– Вообще-то, такое мнение может вытекать из ваших пресыщенных взглядов.
Вероятно, вы просто гораздо эгоистичнее прочих мужчин.
– Не хочется вас огорчать, но я совершенно типичный представитель мужского
рода.
– Что ни говорите, но я нахожу эту мысль сомнительной.
Граф ухмыльнулся.
– Жаль портить ваши идеалистические представления о нас, но это так.
Мужчины эгоистичны. Когда Далтон встретил Ингрид, думал он уж точно не о
самопожертвовании.