медленно и приглушенно доносились до его ушей. А затем глаза резанул яркий
свет, возникло странное дергающее ощущение, словно кто-то внутри схватил
его за грудки и оторвал от земли, однако это не причинило ему боли. Тогда он
понял, что умирает.
Себастьян, как ему помнилось, боролся, отпинываясь, извергая проклятья, крича
Богу и дьяволу, чтобы те оставили его в покое, ибо он ни с кем из них никуда не
пойдет – он вовсе не хотел умирать. Он хотел жить.
И в конце концов, получил желаемое, придя в себя в итальянском госпитале,
мучаясь от вызванной кокаиновой ломкой боли. И там длиннолицый
британский доктор отказался снабдить Себастьяна наркотиком, необходимым,
дабы облегчить его страдания. Врач сообщил, что кокаин убьет графа, если тот
продолжит его принимать, и посоветовал тихое, уединенное местечко в
швейцарских Альпах.
Выдержав столь тяжелое сражение за свою жизнь, Себастьян был намерен и
дальше бороться изо всех сил, лишь бы ее сохранить. Он уехал в Швейцарию,
где избавился от физической тяги к наркотику. Но гораздо тяжелее оказалось
преодолеть эмоциональную зависимость от него. Даже теперь, спустя три года,
ему порой страстно хотелось вернуть те безумные, донкихотские деньки,
проведенные в Италии, воскресить то время, когда все сомнения были немы и
он чувствовал себя непобедимым. И неважно, что сами его труды в ту пору
оставляли желать лучшего, – тогда он этого не знал и не хотел об этом думать,
он наслаждался эйфорией самообмана. Физическая зависимость осталась в
прошлом, но то чувство, что сопутствовало наркотику, ни с чем не сравнимое
ощущение неуязвимости… тоска по нему никогда не проходила. И никогда не
пройдет.
Себастьян легко ударил кончиком пальца по клавише, и в голове его эхом
раздались слова Гарри, сказанные неделю назад:
«Нужно сидеть и писать… одно слово, затем другое, и еще, пока не получится
книга».
Если бы все было так просто.
Схватив печатную машинку, Себастьян поднялся. Петляя между чемоданами и
коробками, он пробрался к письменному столу. Уронил машинку на свое пресс-
папье и вытащил из среднего ящика стопку писчей бумаги. Уселся за стол,
вставил один лист в машинку, глубоко вдохнул и положил пальцы на
клавиатуру.
Она настигла его сразу – та зияющая пустота, тот всепоглощающий,
бессмысленный, безотчетный страх. Себастьян стиснул зубы.
«Напиши что-нибудь, − приказал он себе. − Ради бога, напиши хоть что-то».
Дверь распахнулась.
Себастьяна захлестнуло облегчение, он поднял голову в надежде на
возможность отвлечься, но при виде возникшего в дверях дворецкого понял, что
надежда оказалась тщетной. В отвлекающих делах Уилтон был совершенно
безнадежен.
− Да, в чем дело?
− К вам посетитель, милорд, − сообщил слуга в столь любимой всеми
дворецкими скучающей, самодовольной манере. – Молодая женщина.
Вот и вся польза от титула и поместья.
− Черт подери, парень, разве я не говорил тебе не беспокоить меня визитами
глупых, помышляющих лишь о замужестве дебютанток и их мамаш-сводниц? –
Он забарабанил по клавишам «Крэнделла» и напустил на себя благонравный
вид. – Я работаю.
− Я извиняюсь, сэр, но мне думается, что именно с этой женщиной вы,
возможно, захотите встретиться.
Настойчивость Уилтона пробудила в Себастьяне интерес. Обычно дворецкий не
позволял себе подобных дерзостей.
− Почему? Она хорошенькая?
Но смутить Уилтона, прежде служившего лакеем в доме тети Матильды, было
невозможно. Матильда, его сугубо правильная незамужняя тетушка, ожидала,
чтобы ее слуги неукоснительно держались в невозмутимой манере, невзирая на
любые возможные обстоятельства. Так что вышколенный ею Уилтон научился
не терять присутствия духа задолго до того, как был повышен до должности
дворецкого скандально известного племянника Матильды.
− Полагаю, любой джентльмен счел бы ее весьма хорошенькой, сэр, − ничуть не
поменявшись в лице, ответил дворецкий.
Повисла пауза, и Себастьян догадался, что есть еще что-то, о чем дворецкому не
терпится поведать.
− И? – поторопил он Уилтона.
− Она пришла без сопровождения, сэр.
При упоминании столь значимой детали Себастьян поднял брови.
Респектабельная юная женщина, решившая без сопровождения нанести визит
неженатому мужчине, относилась к разряду невозможных вещей. В ином разе,
она вовсе не была респектабельной. Воображение тут же начало рисовать
интермедию любовной интриги, Себастьян ощутил немедленный подъем духа,
и все намерения попытаться что-нибудь написать пошли прахом.
Он улыбнулся, вставая.
− Вы всегда изыскиваете способы сделать мой день ярче, Уилтон.
− Благодарю, сэр.
− А у молодой женщины есть имя? – спросил Себастьян и, стряхивая с рукавов
пыль и соломинки, взглянул на дворецкого.
Уилтон поднес к глазам визитную карточку.
− Мисс Дейзи Меррик, − прочитал он. – Холборн, тридцать второй дом по
Литтл-Рассел-стрит.
Себастьян застонал, все его надежды разбились в мгновение ока.
− Только не эта маленькая нахалка! Что, ради всего святого, она здесь делает?
− Она здесь по просьбе лорда Марлоу.
Все хуже и хуже.
− Да хоть по просьбе королевы, мне плевать! Мисс Меррик одна из этих
современных эмансипированных старых дев, безнаказанно и без малейшего
чувства такта выражающих свои взгляды. Видишь ли, такие, как она, всюду
идут напролом, маршируют по улицам с плакатами, приковывают себя к
рельсам, требуя права самим зарабатывать себе на жизнь. – Он бросил
раздосадованный взгляд на стоявшую на столе машинку. – Будто человек,
обладающий здравым смыслом, может такого пожелать.
− Только они не старые девы, сэр, − благодушно поправил его Уилтон. –
Кажется, в наши дни их называют холостячками.
− Холостячки? Боже правый, ну и прозвище. Называй ее, как знаешь, но мисс
Дейзи Меррик – наихудшее из зол, что могло приключиться с человечеством:
она критик. Всем и каждому готова высказать свое наглое мнение, даже когда
понятия не имеет, о чем, собственно, вообще говорит. Очевидно, Марлоу
считает забавным прислать ее, чтобы та меня донимала. – Себастьян
пренебрежительно махнул рукой. – Отошли ее прочь.
Уилтон виновато кашлянул.
− Прошу прощения, сэр, но учитывая… ммм… сомнительное на сей день
положение вещей и принимая во внимание то обстоятельство, что ее прислал
лично лорд Марлоу, возможно, вы сочтете мудрым… ээ… уделить ей минутку
своего времени?
Заглянув в ясные глаза дворецкого, граф вспомнил, что задолжал парню
жалование за три месяца. Уилтона вместе с поваром, экономкой, лакеем,
горничной и кучером прислала из Девоншира тетушка, дабы подготовить дом к
приезду племянника в феврале, но, к сожалению, Матильда в придачу не
прислала денег, чтобы им платить. И если вскоре Себастьян не сумеет
выполнить свои обязательства, все они подыщут себе новое место работы, о чем
Уилтон деликатно напомнил хозяину. Даже Аберкромби, старый верный пес,
прошедший с ним через тяготы черных швейцарских дней, может покинуть его,
не получив должной оплаты.
Себастьян задумчиво поскреб подбородок. Пьесу закрыли, оставив его без
гроша. Из-за смерти отца он задолжал казне ее величества внушительную сумму
денег наследственными пошлинами, а, учитывая нынешние неудачи на
литературном поприще и некогда расточительный образ жизни, у него вдобавок
имелись собственные долги. Его девонширское поместье было заложено и
перезаложено, и вследствие сельскохозяйственных невзгод, поразивших всю