Выбрать главу

Затишье не уменьшало боевой настороженности наблюдательных постов. Но все же люди почувствовали облегчение.

Моховцев, который в тяжелые дни не любил беседовать в оперативной комнате, теперь дружески шутит с телефонистками. Он садится то возле одной, то рядом с другой, расспрашивает о службе, о семье.

Дольше, чем возле других, задерживается командир у столика Марии Горицвет. Она уже не работает парикмахером, а ходит дежурить на батальонный пост. Эта чернявая, вызывающе красивая девушка охотно слушает Моховцева, звонко смеется, гордо вскидывая кудрявую голову. Ей приятно внимание командира, да еще проявленное на людях.

У Моховцева по штату должен быть ординарец, чтобы стирать белье, подшивать чистые подворотнички, выполнять мелкие бытовые поручения. Такой солдат есть у замполита Смолярова, есть у начальника штаба старшего лейтенанта Капустина.

У Смолярова — маленькая остроносая девчушка с Полесья, которая боится винтовки и никак не может усвоить схему телефонного аппарата; у начальника штаба — дочка азовского рыбака, которая на голову выше старшего лейтенанта и шире в плечах. Моховцев же не берет себе постоянного ординарца. Когда ему надо что-нибудь сделать, он вызывает Марию.

Горицвет убирала в комнатушке командира, расположенной возле оперативной батальонного поста, стирала и подшивала к гимнастерке капитана белоснежные подворотнички, всячески старалась создать ему удобства и даже комфорт. То он обнаруживал на своей узенькой железной кровати вышитую подушечку, то вместо привычной алюминиевой кружки на его столике появлялся невесть как сохранившийся в этих местах и неизвестно откуда добытый Марией тонкий с рисунками стакан с подстаканником, то, возвратившись с постов, он замечал в комнатушке свежие полевые цветы, а если не цветы, то по крайней мере обрызганную водой душистую ветку белой акации…

В часы затишья, когда в воздухе было спокойно и девчата скучали на батальонном посту, Моховцев иногда вызывал Марию прямо из оперативной комнаты.

Вот раздается звонок аппарата внутренней связи. Дежурный офицер берет трубку. Любопытные девушки настораживаются.

— Дежурный слушает…

По лицу офицера можно понять, что он разговаривает с начальством. Потом он сухо обращается к Марии:

— Горицвет.

— Я!.. — поднимается девушка.

— Вас вызывает командир!

Мария спокойной походкой направляется к дверям. Как только они закрываются за ней, дежурный обращается к Зине, столик которой рядом со столиком Марии:

— Чайка! Переключите на себя линию Горицвет!

Зину это раздражает. В казарме она однажды сделала замечание Горицвет за то, что та обхаживает комбата. Но Мария в ответ только усмехнулась:

— Может, ты ревнуешь?

То, что Мария неравнодушна к Моховцеву, девушки заметили давно. Незвидская как-то в открытую стыдила ее:

— Глупая ты, девка! Зачем тебе капитан? У него жена есть.

— Он разведенный, — отбивается Мария.

— Здесь все разведенные! Кем ты ему будешь, если его жена где-то ждет?

— Походно-полевая жена… — громко смеются девчата.

— А вам завидно?!

— Да что с ней говорить! Она давно за командиром охотится…

Видя, что уговоры не помогают, девчата меняют тон.

— Ты вот что, милая, — строго говорят ей. — Ты брось эту петрушку!.. Не тревожь командира. Разведенный он или нет — не твоя печаль… Ты свою службу выполняй; позовет, что нужно сделать — сделай, и все! А то, гляди, плохо твое дело будет!..

— Сохнет по тебе сапожник наш, Сумовик. Знаешь ведь! Ну и крутила бы с ним, если жениха ищешь!

— Очень мне нужен ваш Сумовик, — презрительно пожимает плечами Мария. — И отстаньте вы, ради бога, от меня!..

В конце концов девчата доводят Горицвет до слез и хотя понимают, что это вовсе не слезы раскаяния, а просто изливается девичья обида, оставляют Марию на время в покое.

Моховцев тоже чувствовал, что Мария Горицвет неравнодушна к нему. И ему, человеку еще не старому, это было по-своему приятно. Да и кому в тридцать семь лет было бы неприятно нравиться энергичной, черноглазой, двадцатидвухлетней девушке?! Временами при виде улыбающейся старательной Марии его охватывала та добрая молчаливая мужская благодарность, которая располагает к большой дружбе.

Мария, как казалось Моховцеву, ничем особенным, кроме подчеркнутой подтянутости в его присутствии да загоравшегося взгляда, не выдавала своих чувств, и, очевидно, поэтому он не только не избегал ее, но и не скрывал при случае своего доброго расположения к ней.