Земляченко, вытянувшись, начал рапортовать, но капитан хмуро оборвал его:
— Амурничаете, лейтенант? А? — с горечью в голосе процедил он. — Безобразие! — Посмотрев исподлобья на обоих, капитан круто повернулся на каблуках и вышел.
Андрей растерянно смотрел на Зину. «Вот как понимают нашу дружбу», — прочел он в ее глазах…
Юноша ничего не мог ответить на этот немой упрек.
Положение спасли девушки, которые шумно входили в казарму. Лейтенант, стараясь собрать разбежавшиеся мысли, взял в руки альбом. Обождав, пока солдаты усядутся, глухо сказал:
— Продолжим занятия…
Но занятия не получались. Андрей не следил, как девушки отвечали на его вопросы, и только механически поддакивал. Все время перед его глазами стояло мрачное лицо Моховцева, а в ушах звучали на разные голоса насмешливые слова: «Амурничаете, лейтенант?»
Девушкам тоже было не до американских и английских самолетов; сквозь раскрытую дверь они видели из коридора, что произошло в казарме.
— Обидно за лейтенанта, — прошептала на ухо Зине Незвидская. Зина ничего не ответила. Ей тоже было несладко.
Вскоре дневальная напомнила, что время идти на ужин. Когда лейтенант закончил занятия, Зина первой выбежала из казармы.
— В две шеренги становись! — скомандовала она в коридоре, и в ее голосе послышались слезы. Девушки быстренько брали свои ложки, кружки и тихо выходили в коридор.
Андрей остался в казарме, подошел к раскрытому окну, прижался разгоряченным лбом к косяку. Перед его глазами лежал двор, окутанный легкими предвечерними сумерками, от которых и земля, и акации, и строения, и люди стали сначала розово-серыми, потом фиолетовыми.
Мимо окна прошел, поправляя на рукаве красную повязку, Грищук — дежурный по части. «Счастливый! — подумал о нем Андрей. — Ничего его не волнует. Так, с улыбкой, и жизнь проживет».
Из продсклада быстрой кокетливой походкой выбежала Мария, держа в руке какой-то сверток. «Получила офицерский паек для командира», — догадался лейтенант. И эта непонятная ему девушка, которую в душе он не очень уважал, сегодня показалась тоже более счастливой, чем они с Зиной… Вышел из оперативной комнаты Моховцев и направился к штабу. При виде его в душе Андрея с новой силой вспыхнула обида. Он даже отшатнулся от окна… «А впрочем… Может, командир и прав?.. Только зачем этот оскорбительный тон? Это слово «амурничаете» и что-то злое в голосе…»
Подошла Меретина и громко, с притворной бодростью спросила:
— Который час, товарищ лейтенант? Пора народу уже возвратиться с ужина.
Андрей поднял к глазам левую руку, посмотрел на циферблат часов и, ничего не увидев на нем, молча вышел из казармы…
3
Моховцев, видно, пока не собирался беседовать с Андреем о его отношениях с Зиной. А какие это отношения, он понял лучше самих молодых людей.
В штабе дожидался командира замполит Смоляров, возвратившийся из очередной поездки по наблюдательным постам. Смоляров обстоятельно рассказал командиру о своих впечатлениях. Моховцев терпеливо слушал его, и только по тому, что иногда комбат, словно спохватившись, переспрашивал Смолярова, можно было понять, что мысли его блуждают далеко от постов и рассказа своего заместителя.
— Значит, доволен поездкой?
— Да! Люди чувствуют себя хорошо. Настроение бодрое. Аморальных явлений нет…
Моховцев снял с переносицы очки, достал замшу и начал старательно протирать их. Это было признаком того, что капитан волнуется.
Смоляров спросил:
— Ну а здесь все в порядке?
— Как тебе сказать? — Моховцев поднял очки вверх и, прищурив глаз, посмотрел сквозь стеклышко.
— Чепе?
— До этого не дошло, но… — капитан положил очки на стол. — Но все может быть…
— Ну что же наконец? — Худощавое, с резкими чертами лицо Смолярова нахмурилось.
— Новичок наш, понимаешь… Земляченко…
— Да что случилось?
— Начал парень амурничать.
— Этого еще не хватало! С кем?
Моховцев свернул замшу, спрятал ее в карман.
— С Зиной, то есть с Чайкой… Ясно?
Перед глазами Смолярова как будто появилась худенькая стройная девушка в стандартной гимнастерке и неуклюжих кирзовых сапогах. У нее был нежный овал лица и большие светлые глаза, которые смотрели пытливо, словно девушка стремилась увидеть и понять больше, чем ей положено. Она вызывала у Смолярова теплые воспоминания о своих маленьких дочурках, и ему часто хотелось и ее назвать «дочкой».