Выбрать главу

— С Чайкой? Не может быть! Такая серьезная, вдумчивая девушка…

— И я глазам своим не верил…

На лице Смолярова отчетливее обозначилась усталость. В уголках губ залегли горькие морщинки.

— И далеко у них зашло?

— Не спрашивал. Хотел с тобой посоветоваться.

— Придется поговорить с ними.

— Вот-вот, — обрадовался Моховцев. — А потом мне все обстоятельно расскажешь. Ну и пока что все, — поднялся он. — А сейчас отдохнуть тебе надо…

Замполит кивнул головой, и хотя он тоже поднялся, но не собирался на этом заканчивать разговор с командиром части. По его лицу было видно, что он еще что-то хочет сказать и подбирает нужные слова.

Два капитана недавно служат вместе. У них были разные личные судьбы, разная жизнь и — разные характеры. За короткое время совместной службы офицеры еще не успели изучить друг друга. В начале войны в войска противовоздушной обороны, которые сразу понесли большие потери, широким потоком пошли связисты из запаса, работники МПВО больших городов, иногда люди в возрасте. Одним из них был и капитан Василий Иванович Моховцев, который перед этим служил в военизированной охране.

Вносовский батальон прошел тяжелый путь с запада на восток, до Волги. Разбросанные на большой территории, его наблюдательные посты иногда не удавалось своевременно отозвать, и, окруженные наступающими фашистскими армиями, вносовцы дрались до последнего солдата.

Во время первого налета немецкой авиации на волжскую переправу погиб командир батальона майор Самохин. Командиром стал его заместитель капитан Моховцев.

Смоляров попал в батальон значительно позже.

Самолюбивый и властный, Моховцев не любил этих же черт у подчиненных. «Одна часть, один командир, одна воля! Ясно?» — поучал он своих офицеров. Кадровики из соединения знали характер Моховцева и шли ему навстречу, посылая в батальон молодых лейтенантов, которых легко было приучить к суровой дисциплине.

Смолярова назначили в батальон без ведома Моховцева. Бывший замполит майор Гончаренко не нашел общего языка с командиром и был переведен к прожектористам. Некоторое время его замещал секретарь партбюро. А когда часть передислоцировалась в Донбасс, в батальоне появился Смоляров.

Это — широкой кости мужчина, лет за сорок, спокойный и выдержанный. До войны Смоляров работал парторгом на небольшом заводе в Кировограде, а в июне сорок первого пошел на фронт.

— В нашей системе служил? Нет? — спросил у него при первой встрече Моховцев. — Это хуже. У нас специфика. Во-первых, девушки. Мороки с ними — можешь себе представить! И ответственности больше. У нас могут свалиться на голову такие чепе, которые в других частях людям и не снятся. Здесь, в управлении, я сам разберусь. А твоя работа на постах, как говорится, в массах, где девушки оторваны от коллектива, живут маленькими группами. Ясно? А?

Приблизительно то же самое слышал Смоляров и в политотделе. И он неустанно ездил в роты, на посты, разбросанные на большом расстоянии один от другого.

Смоляров был требовательным офицером. С педагогическим тактом, не задевая самолюбия, мог настоять на своем, когда вынуждали обстоятельства. В этом скоро убедились не только бойцы и молодые офицеры, но и властолюбивый Моховцев.

И вот теперь Смоляров, невзирая, казалось, на законченный разговор, упрямо не уходил из кабинета командира.

Моховцев выжидательно смотрел на него. Полное лицо комбата сохраняло спокойное выражение.

— Ты еще что-то хотел сказать, Павел Андреевич?

Смоляров опять сел на стул напротив Моховцева. Их разделял широкий стол. Замполит некоторое время рассматривал выцветшие чернильные пятна на красном сукне. Видно, нелегко ему было начать разговор.

— Вот что, Василий Иванович, — решительно поднял голову Смоляров. — Не хотелось мне этого разговора, но, видать, не обойтись. Ты мне про Земляченко рассказывал… Поправим парня… — Он перевел дыхание. — А сейчас, раз уж задели эту тему, хочу и о твоих делах поговорить…

— О моих делах? — внешне невозмутимо переспросил Моховцев, но взгляд у него изменился — стал колючим.

— О твоих отношениях с… Марией Горицвет.

— А-а… Ну так что?.. Тебе по штату полагается ординарец? И мне, конечно, тоже… Но я не хотел полностью отрывать солдата от службы. Разве только позову гимнастерку выстирать, свежий подворотничок или пуговицу пришить, в комнате убрать… Ну и бреет она, конечно, хорошо…

— Я не о том…

— А о чем? — Глаза комбата еще больше сузились.

— Поговаривают о другом. По поведению Горицвет замечают. С подругами держится так, словно уже неровня им, а бывает, и перед сержантом нос дерет… С чего бы это, Василий Иванович? А иногда беспричинные слезы, чуть ли не истерика…