Он сразу же поднялся, чтобы помочь ей дойти до стула, но Анатолия сделала запрещающий жест рукой – не надо, я сама.
– Сейчас принесу твои туфли, Ясаман вчера опрокинула на них бутыль с настойкой, пришлось сполоснуть и выставить сушиться. Наверное, уже высохли.
Он вышел на веранду, вернулся с туфлями, наклонился, кряхтя, поставил на пол.
– Давай помогу надеть.
– Вот только этого мне не хватало, – возмутилась Анатолия.
– Как скажешь, – не стал спорить Василий и снова взялся за нож, – Ясаман заглядывала с утра, послушала твое сердце, сказала, что тебе стало лучше. Велела мне почистить картошку и затопить печь. Вот, чищу, как умею.
– А кто в соседней комнате ночевал?
– Я. Несколько раз заглядывал к тебе – послушать дыхание. Приходилось чуть ли не ухом к губам прикладываться, так неслышно ты дышишь.
Анатолия провела по ступням ладонью, чтоб смахнуть налипший сор, обулась. При других обстоятельствах она бы застеснялась того, что чужой мужчина ночевал за стеной и заглядывал к ней в комнату, но сейчас, выбитая из колеи недомоганием, ничего, кроме легкой апатии, она не испытывала. Но если с апатией можно было разобраться потом, то с глупой затеей переезда нужно было заканчивать прямо сейчас. Собрав волю в кулак, она обратилась к Василию:
– Надо тебе обратно перебраться в свой дом.
Василий кинул в миску очищенную картофелину.
– Зачем?
– Глупость мы затеяли.
– Может, и глупость. Так зачем дальше ее городить?
Анатолия поймала его насмешливый взгляд. Рассердилась.
– В смысле – дальше городить?
– В нашем возрасте неумно метаться. Раз съехались, зачем обратно разъезжаться? Что люди о нас подумают?
– В нашем возрасте чужое мнение должно волновать нас меньше всего, – передразнила его Анатолия.
Василий хмыкнул, переместил трубку из одного уголка рта в другой, поднялся, положил со стуком нож перед Анатолией:
– Раз такая шустрая, работай давай. А я пока печку затоплю.
Анатолия дернула плечом, но за нож взялась.
Заглянувшие к ним Ясаман с Ованесом застали ласкающую глаз семейную картину – Анатолия, упрямо сжав губы в ниточку, скребла картошку, а Василий, опустившись на колени, раздувал в печи огонь. При виде соседей он захлопнул заслонку, поднялся с колен и протянул руку Ованесу:
– Доброго дня.
– И тебе доброго дня, сосед.
Ясаман поставила на стол кастрюлю с холодным спасом [20], подошла к Анатолии.
– Давай посмотрим, как ты. Сядь прямо. Смотри на кончик моего пальца.
Анатолия безропотно повиновалась. Ясаман повела пальцем от правого ее виска клевому, потом обратно, внимательно следя за ее взглядом. Вздохнула с облегчением:
– Зрачки не прыгают, головокружение вроде унялось.
– Да, полегче стало, – согласилась Анатолия.
– Я тебе шиповника с мятой заварила, оставила стынуть. Принесу потом. Будешь пить в течение дня. Меликанц Вано собрался сегодня резать барана, обещал отдать печень и сердце. Потушу с луком, тоже поешь. Не морщись, раз захворала, надо лечиться.
Анатолия вздохнула.
– Да все со мной в порядке. Давление, видно, упало, с кем не бывает. У меня другая забота – я Василия домой спроваживаю, а он не соглашается. Говорит – зачем на старости лет позориться, с вещами туда-сюда таскаться.
Василий, словно не о нем говорили, с невозмутимым видом распахнул заслонку печи, поворошил кочергой поленья, помогая огню охватить их со всех сторон.
– Как спроваживаешь? А мы решили отметить ваш, хм, праздник, – крякнул Ованес, – накрыть столу нас во дворе, посидеть немного. Сатеник уже всю деревню оповестила, пахлаву свадебную затеяла.
– Какая пахлава?! – всполошилась Анатолия. – Вы чего из нас посмешище делаете?