Мы не довезли его до Борисова: он умер в дороге. Я не знаю фамилии воина. Запомнилось лишь, что он откуда-то из-под Красноярска и что звали его Костя.
Наш расчет на то, что авиационные тылы находятся в районе Борисова, не оправдался: несколько дней назад они куда-то перебазировались. Не было здесь и госпиталя или какой-либо санчасти.
Проезжая мимо санатория, расположенного на крутом берегу Березины, увидели двух медицинских сестер, не успевших эвакуироваться. Девушки перевязали наших раненых и поехали вместе с нами к Смоленску.
Утром следующего дня неподалеку от Орши увидели колонну наших танков, а чуть позже — части столичной моторизованной дивизии. Они шли навстречу врагу.
Это как-то сразу приподняло наше настроение. В те дни каждый из нас жил надеждой, что отступление — беда временная, главные бои еще не начались, основные наши силы только подходят. Скоро, очень скоро Красная Армия покажет свою мощь.
В Смоленске мы наконец нашли госпиталь, определили в него раненых. Затем я отправился в штаб ВВС Западного фронта.
Самолет пересекает линию фронта
Приведя себя в порядок, я доложил начальнику штаба полковнику С. А. Худякову о своем прибытии, кратко рассказал о том, что произошло со мной за эти дни.
Худяков сказал, что послал в госпиталь машину, но водитель был убит при авиационном налете.
Предаваться воспоминаниям было некогда, и мы сразу же перешли к текущим делам.
— Главное сейчас, — сказал полковник, — не выброска массовых десантов, к чему мы так готовились, а действия небольших групп парашютистов, выполняющих особые задания.
Худяков подробно говорил о характере таких заданий. Я уяснил, что это, прежде всего, переброска во вражеский тыл наших офицеров связи для вывода войск из окружения, кроме того, засылка в районы, занятые врагом, разведчиков, подрывников, а также партийных и советских работников, которые будут действовать в подполье и создавать партизанские отряды.
Вместе со своими товарищами — старшими лейтенантами Степаном Гавриловым и Николаем Волковым и прибывшим несколько позже Петром Балашовым — я взялся за дело.
Гаврилов и Волков были замечательные парашютисты, мастера спорта, участники всех авиадесантных маневров и учений, проведенных в Белорусском военном округе. В 1935 году за достижения в парашютной подготовке Петр Балашов был награжден орденом Красной Звезды. Он один из тех, кто закладывал основы советского парашютизма.
Буквально на другой день, после того как я прибыл в штаб ВВС, мне и моим товарищам предстояло осуществить выброску первой группы разведчиков.
Мы прикидывали: на каком самолете лететь? сколько надо захватить с собой дополнительно горючего? где взять подвесные бензобаки? что делать, если придется сесть в неприятельском тылу?
Для меня все это было в новинку, а товарищи, как оказалось, уже успели накопить некоторый опыт. Старший лейтенант Николай Волков даже пошутил:
— Это проще простого, вроде экскурсии.
Но с одной такой «экскурсии» он однажды не вернулся.
Одни предполагали:
— Видно, сел где-то, откуда взлететь нельзя.
Другие говорили:
— А может быть, горючее кончилось…
Я решил: если к исходу дня Волков не прилетит, отправлюсь в тот же район.
Он не появился.
Мы со старшим лейтенантом Василием Костиным стали собираться в путь. На всякий случай взяли с собой баллон со сжатым воздухом. Пристроили его, как и запасные баки с горючим, на бомбодержателе: пригодится для запуска мотора.
В восемь часов вечера поднялись в воздух.
Наш рейс был самым дальним из всех намеченных на эту ночь. К тому же попутно мы должны были над районом Росси сбросить на парашюте офицера связи.
Пожалуй, только во время этого полета до моего сознания дошло: как много земли отдано врагу — три часа шли мы над территорией, захваченной гитлеровцами.
Где-то около полуночи недалеко от Росси наш пассажир покинул самолет.
Еще через полчаса были над местом, где мог находиться Волков. Сделав на малой высоте два круга, ничего не обнаружили.
Оставалось одно — подать опознавательный сигнал. Если не будет ответа, придется возвращаться. Старший лейтенант Костин, напряженно всматривавшийся в землю, вскоре воскликнул:
— Смотри, сигнал «Т»!
Действительно, недалеко от кромки леса я увидел условное обозначение «Я — свой», а вслед за ним и сигнал, разрешающий посадку.