- И какого, спрашивается, хуя тебя занесло в наши края? – начинаю заводиться, буквально кипеть от его недальновидности.
У нас такие долго не живут, ни хозяева, ни сами машины. Это каким надо быть остолопом, чтобы пригнать такую тачку сюда?
- Мимо проезжал, тебя увидел, решил поинтересоваться: сдох ты или еще брыкаешься, - он спокойно пожимает плечами и ждет моей дальнейшей реакции.
Обычно от такого моего взгляда люди в панике разбегаются, а те, у кого яйца покрепче, просто вжимают голову в плечи и боязливо опускают глаза, а этому хоть бы хрен.
И черт, как же бесит его капюшон, скрывающий его лицо полностью. Но снимать его мне не хочется, это как шестое чувство: просто знаю, что видеть его лицо мне не надо.
Перехватываю его за запястье и, несмотря на боль в сбитых костяшках, с силой сжимаю кисть, таща пацана за собой. Он не сопротивляется и спокойно следует за мной, но смешок за моей спиной свидетельствует, что вся моя напускная агрессия ему глубоко похую.
- Открывай, - толкаю его к машине, и тут же срабатывает сингнашка.
- Прошу, - он кивает в сторону машины.
Нет, он реальный долбоеб?
Толкаю его в сторону двери и, распахнув переднюю водительскую, заталкиваю его на сиденье, не слишком осторожничая. Он лишь хмыкает и изображает полную покорность, что злит еще сильнее, явно же издевается. Не прекращающийся дождь изрядно намочил его одежду, отчего на светлой кожаной отделке проступили влажные пятна.
- Слушай сюда, пацан, еще раз тебя здесь увижу, не посмотрю, что мелкий, лично пиздюлей выпишу, усек? – шиплю ему в лицо, облокотившись о крышу машины и наклонившись к нему. И я почти уверен, что эта сволочь улыбается.
- Подвезти? – ровные нотки его голоса с вкраплениями смеха выбешивают.
Захлопываю дверь и, оттолкнувшись от машины, топаю в сторону дома. Он, помедлив несколько секунд, все-таки заводит мотор и трогается с места, уезжая в ночную даль.
Выдохнув, ковыляю в сторону дома. Усталость накатывает волнами и мне едва удается перебирать ногами. Когда на горизонте становится видна старенькая потрепанная пятиэтажка, почти готов взвыть от радости. Каждый шаг - как подвиг, каждое движение - как испытание; впрочем, как и вся моя жизнь. Чертов дождь не дает возможности закурить, сигареты давно промокли, как и одежда, липнущая холодной массой к раскаленной коже. Это почти физически больно. Но в душе полное спокойствие, все как всегда, так чего волноваться?
- Поймал, - раздается до боли знакомый ласковый вскрик где-то снизу.
Только сейчас понимаю, что облокачиваюсь на чье-то тело, неосознанно впитывая его тепло, стараясь согреться от пронизывающего тело и душу холода. Чужие руки крепко держат меня в вертикальном положении и не дают упасть. И когда я успел споткнуться?
- Глеб, ты в порядке? – спрашивает Сашка, придерживая меня за спину и заталкивая в подъезд.
Он ниже меня на голову, но уже не раз дотаскивал мое совершенно неподвижное тело до дома. Как ему это удается, остается загадкой для всех, включая его самого.
- В полном, - получается почти грубо, но он не обижается, привык уже к моей манере общения.
Ни слова не говоря, затаскивает меня в мою квартиру, стягивает с тела мокрую одежду, а дальше все как в тумане. Помню обжигающие струи воды на саднящей коже, нежные прикосновения, которые больше бесят, чем доставляют удовольствие, прохладу, едкий запах медикаментов, перетяжку бинтами и боль, вспышками всплывающую в сознании. Как добрался до постели - не помню, как отрубило.
- Глеб! Глеб, блядь… - слышу сквозь сон звук знакомого голоса и морщусь от раздражения. Терпеть не могу, когда меня будят. Утро и все, что с ним связано – это ад.
Чувствую накатывающую волнами тошноту, все тело ломит, как после мясорубки, и я не понимаю - нахера меня было будить? Неужели сложно было отсрочить этот момент хоть на пару часов?
- Глеб, - уже более требовательно совсем рядом.
Лениво открываю один глаз, понимая, что желание убивать растет с каждой минутой, и вижу перед собой совершенно спокойное лицо Сашки.
- Пусти, мне на учебу надо, - ровно произносит он, так и продолжая смотреть мне в глаза, точнее в глаз, и чуть пошевелившись, показывает своим видом всю плачевность ситуации.
Вот же блядство. Я лежу на боку, крепко прижав к себе парня, и практически вжимаю его в себя, не обращая внимания ни на боль в руках, ни на общее состояние. Дебильная привычка, что сказать.
Разжимаю руки, ловя в его глазах проскользнувшую печаль, и поворачиваюсь на другой бок, морщась от сказочных ощущений.
- Дверь захлопнешь, - произношу и погружаюсь в полудрему, ловя краем сознания, как он одевается, ворча что-то себе под нос.
Несмотря на плачевность моего состояния, сильное похмелье и ломоту во всем теле, желание удовлетворить свои сексуальные потребности практически нестерпимое.
Разворачиваюсь на спину, окидывая его полупьяным оценивающим взглядом, скользя по бледной коже на груди, чуть выше к шее, на губы, и поймав его удивленный взгляд, не меняясь в лице, ровно, но требовательно, произношу:
- Раздевайся.
Его секундная заминка, в глазах смятение, голос дрогнул, и это лишь сильнее подлило масла в огонь:
- Я опоздаю.
- Иди сюда, - не отвожу взгляда, ловя каждую эмоцию, и не найдя там страха, почти рычу. - Живо!
Он делает ко мне осторожный шаг, зля еще сильнее. Дергаю за руку, одним сильным движением подминая под себя, и почти яростно сдираю с него джинсы и белье, это все, что было на его теле.
Грубые движения, почти животные стоны, его рваное дыхание, судорожные выдохи и мой глухой рык. Быстрые ласки, которые и ласками-то язык не поворачивается назвать, резкие толчки, непрошеные слезы, стекающие из карих глаз напротив. Ноль эмоций, лишь желание получить удовольствие, и я его получаю. Тело в моих руках дрожит и извивается, но вырваться даже не пытается, ему нравится и моя дикость, и грубость, и боль, которую причиняю ему неосознанно. Он жмется ко мне всем телом, старается обнять, прижать к себе, на что я лишь озлобленно рычу, и закинув его руки за голову, удерживаю их одной своей, не позволяя даже дернуться.
Когда все закончилось и мне таки удалось снять напряжение, стою и спокойно курю у окна, слыша краем уха, как Сашка не спеша одевается у меня за спиной.
Чувствую ли я себя виноватым? Нет. Он знал, на что шел и на что соглашался, я его силком не тащил, а то, что на дух не переношу все эти розовые сопли, приправленные телячьими нежностями - это ему известно. Так о чем переживать?