Еле сдержавшись от замечания о грубости Роман довольно кивнул. Взяв уже чуть поостывшую кружку он глянул на дочь одновременно и серьёзно, и с уже тёплой, отеческой лукавкой. Глаза его остались требовательными, но голос помягчел:
– Пообещай мне, доченька, быть осторожной. Пообещай быть недоверчивой. Если вдруг с тобой что случится – ты же знаешь, я не переживу…
Настя закивала. Голос её прозвенел так живо, словно гадкая слабость её уже давно покинула:
– Пап – ну о чём ты говоришь?! Я же дочь следователя! Мне кажется ты сначала научил меня быть подозрительной, а потом уже только ходить!
Они рассмеялись. Весело, улыбаясь, глядя друг другу в глаза.
– Ну хорошо, иди… – Роман великодушно помахал пятернёй. – Устала уже, наверное, старика-то своего слушать…
– Я тебя люблю. – Настя поднялась и, всё-таки макнув самыми кончиками в отцовскую кружку, укололась губами о небритую родительскую щёку. – Ты извини, я пойду, полежу. Мне правда что-то не здоровится…
Роман почувствовал, что тронут. Тон его стал извиняющимся:
– Конечно-конечно! Ступай.
Настя уже повернулась, уже сделала шаг прочь, когда голос отца прозвучал вновь:
– Доченька, подожди… Ещё кое что…
Она обернулась… и с удивлением обнаружила, что родитель смотрит на неё как-то неуверенно, даже робко. Отец закусил губу, а увидев, что Настя это заметила, постарался поскорее принять вид спокойный.
– Да, папуль?.. – Настя приподняла подбородок. – Что такое?..
На краткое, совсем мизерное мгновение родительский взгляд рухнул куда-то под стол, а его пальцы на кружке сжались так, словно та может ускакать! Кадык его скакнул вверх-вниз, послышался приглушённый глоток… Вдруг брови прыгнули вверх! В секунду лицо его просветлело, точно он мучился тяжёлым вопросом, но вот решил его. Посмотрев на дочь с теплотой Роман цыкнул и небрежно отмахнулся.
– Да так, мелочь, ничего важного. Иди.
Задержавшись ещё немного, чтобы понять, что больше она ничего не услышит, Настя двинула плечами, развернулась и с бодростью здоровой ушла к себе. Роман видел, как, ляпнувшись на кровать, она схватила телефон в обе и стала быстро что-то набатывать. Пропели мелодии нескольких полученных сообщений. Дочь с головой нырнула в переписку.
Роман недовольно скривился. Звучно отхлебнув горячего он постучал по столешнице пальцами, прислушиваясь к этому звуку. Без всякой цели вгляделся в кружку.
Настя-то, поди, только что услышанное друзьям выбалтывает. Интересно – самарским или уже местным?.. Роман устало вздохнул: запрещать такое бесполезно. Кровавых подробностей он ей и сам не выдал, а если приказать обо всём с другими молчать, то она лишь не будет делать этого при нём, но сделает позже, когда он не увидит. Ладно… Главное – саму её предупредил, чтоб не зевала. Отцовскому сердцу будет хоть немного спокойнее, хоть чуточку легче. Всё-таки дочка-то у него, слава богу, не дура…
В согласие с этим Роман покачал головой и снова взялся за кружку. Кипяток обжёг горло, язык с недовольством ощутил искусственную горечь не чая, а будто жмыха. Даже гадкую кислость красителя почувствовал. От этого стало противно и, хотя не так, чтобы как от несвежего лимона, но лицо капитан всё равно приобрело неприязненное, с оттенком презрительности выражение, будто он посмотрел на обоссавшегося пьяницу или на кого-то из коллег, виляющих хвостом перед высшим чином. Глядя на это искажённое брезгливостью выражение мало кто догадался бы, что именно сейчас такой подчёркнутый негатив Птачек испытывает по отношению к себе… Подумать только! Стоило лишь решить вопрос с дочерью, как в голове Романа тут же, как бы ни гнал её, как бы не старался избавиться, заглушая общую кутерьму зажужжала постыдная, как он сам считает, мысль о Даше…
Эта девчонка не лезет из мозга ни в какую, держится насмерть! Это как какая-то болезнь! Проклятие! После вторника она вместе с Настей больше не появлялась. И куда она пропала?.. Сама до дома добирается?.. Спрашивать дочку стыдно до жути… но как же хочется! Эх, Роман-Роман…
Воля взрослого сорокалетнего мужчины, способного принудить себя к тяжёлому труду, способного заставить пойти себя на страшное, на жертву… эта воля оказалась неспособна подавить настырные воспоминания об этой необычной девушке. Как дерзкая захватчица Даша врывалась в Романово воображение когда бы ей ни захотелось! Днём ли, ночью ли. В работу или в отдых. Дошло даже до того, что капитан начал подумывать каждый раз, когда при воспоминаниях о ней сердце вновь мучительно вздрогнет, больно щипать себя и такой злой привычкой наконец от страсти, что как токсин, как психический яд поразила его сознание, избавиться!