С тоном спокойным, не оправдываясь, с прямым и бесхитростным взглядом Кирилл ответил:
– Рома… Я тебя понимаю, ты на дурака не очень похож… То, что при всех наших стараниях у нас опять новая жертва, да ещё так скоро – это, конечно, полный звездец… Но то, КАКОЙ человек убит… Из-за этого дерьмо забурлит особенно яростно и забрызгает всех, гарантирую!
Может быть в сомнении, а может и просто, чтобы сбить нервоз, Птачек отвернулся. Просто перестал смотреть на старлея и уставился на дверь. А ещё опять устало вздохнул и застоявшийся в горле комок заставил наконец провалиться.
Должно быть Спиридонова это задело, тот повысил голос:
– Слышал бы ты, как Евгеньевича костерили! Облаяли с ног до головы! Чуть не заклевали там!
Неспешно, словно не желая рассказчика поощрять, Роман вернул взгляд ему. Будто того и ждал Кирилл резко выкинул руку – на капитана уставился указательный. Необычным контрастом с этой фонтанирующей энергией лицо старлея осталось образцово выдержанным.
– В одном можно быть уверенным абсолютно: достанется всем и не по малу. Уволить могут в самом деле, ещё и с позором – такое уже случалось. Помнишь в первый день мы обсуждали?..
Неохотно, точно уже устал, утомлён этой беседой – а может и подавлен услышанным – Роман медленно провёл пятернёй по лицу. Ответ его прозвучал будто вымученно:
– Да помню, помню… Анисин мне тоже… рассказывал…
Вернув руки перед собой и даже аккуратно уложив локти на спинку Кирилл и сам позволил себе громко и устало вздохнуть. Дождавшись, когда их с капитаном взгляды встретятся, старлей легонько, самую малость приподнял уголки губ. С еле угадываемым юмором, будто и не в отделении они сейчас, а на отдыхе, он то ли пошутил, то ли иронично констатировал:
– Ну вот… кажется подходит и наше время. Теперь и нас… под зад ногой…
Понимая, что Спиридонов подтрунивает, что хочет высказаться и без прикрас и без упадничества, Роман улыбнулся в ответ – точнее попытался: вышла вымученная кривая линия, неестественная и наигранная.
Кирилл вообще ведёт себя… снова непривычно эмоционально. И тогда, в доме охранника-деревщика… Наверное терпение иногда заканчивается и у таких.
С момента, как речь пошла о смерти «золотого» баловня, Птачек чувствовал, будто погружается в прострацию, точно в воде тонет: чёрной, холодной, недружественной воде. Всё он без пояснений сразу понял, просто разговаривать расхотелось. На душе вообще… такая усталость… Результатов ведь и в самом деле ноль. Хоть бы крупиночка какая, намёк… Но нет, как об стенку лбом. А ещё это непрекращающееся давление… Все «срочно», «важно» и «особо серьёзно» Роман воспринимал лишь по молодости. И в самом деле – исключительно новичок, недавний курсант или просто не по уму амбициозный будет изматываться, лишь бы дело выгорело, лишь бы побыстрее достигнуть ЦЕЛЬ. Почему это глупо? Потому что важно АБСОЛЮТНО ВСЁ. Нет в сыске такого, про что можно сказать: – «А! Как-нибудь потом!» Ну а если важно ВСЁ, то, философствуя, можно рассудить, что НИЧЕГО не важно, и со временем Роман научился относиться к службе со спокойной расчётливостью, как с огоньком в печке, когда тепло идёт строго в правильном направлении, а потому его нужно немного: не надо тащить, как в примитивный костёр, целое бревно… Однако сейчас он снова, точно истончился шкурой, начал ощущать его – БРЕМЯ.
Ты должен… Преступник на свободе, до сих пор убивает… Ты обязан… Каждая отнятая жизнь – это твоя плохо сделанная работа… Это ты виноват, это ты в ответе… Кто умрёт следующим – его смерть на твоей совести…
Резко, гневно выдохнув Птачек вколотил в поток негативных мыслей одну, подсказанную, как он надеялся, не внутренним оптимистом, а разумом: – «Хватит ныть! Что за пораженчество?! Распустил нюни! Фу!»
Сам капитан этого не замечал, но именно в такие моменты, когда начинал хандрить и ему приходилось самому себя одёргивать, внутренний голос заговаривал с ним баритоном того самого Юрия Константиновича, интеллигента-физкультурника из милицейского училища. Роман не придавал этому значения, но на подкорке, глубоко в его мозгу отпечатался образ того человека – всегда собранного, спокойного и неколебимого; за проведённые курсантом Птачеком в училище годы ни разу не проявившего слабость ни в характере, ни в суждениях.
Затянувшаяся пауза выставила всё, будто Роман просто обдумывал ответ. Выгнув губы скептичной дугой и даже поиграв подбородком он сделал вид, что и в самом деле услышанное через разум прокрутил; с выражением, будто это только что было не изложение фактов, а дискуссия, он почти равнодушно выдал:
– Резонно, конечно… но не думаю, что это так. Понятовский не дурак – вряд ли откажется от грамотных кадров; таких как ты… как Денис… – Роман взглянул в глаза Кириллу с неполживостью приговорённого. – Чесс слово – вы ж в каждой бочке затычка! Не-е-ет… Если кого и попрут, так меня: это ж я нынешний следователь… В прошлом – вы сами рассказывали – тоже увольняли следаков. Что, кстати, странно… Ну а если так… – капитан демонстративно, без гнева и даже как-то фаталистично пожал плечами, – что уж теперь… не свезло…