– С такими нулями, как у нас, в полиции не служат! Таких в шею!.. Под зад коленом!.. И кто-то обязательно… железно за всё поплатится! Догадываешься кто, Рома?!
Капитан то ли хотел кивнуть, то ли что-то ответить, но вопрос был риторическим. Не запинаясь, на одном дыхании, словно матёрый певец, Понятовский ткнул большим пальцем в грудь и сам же заорал до надрыва:
– Это буду я! Я, понимаешь?! Ответственность вся на мне, а значит и в утиль тоже первого – меня!
Роман всё-таки попытался высказаться, уже открыл рот, но резким взмахом полковник его оборвал. Как и это движение, с его губ сорвались такие же небрежные слова:
– И тебя тоже, да! И тебя… И каждого второго в этом отделении, а то и просто – каждого…
Как остывающий чайник Понятовский говорил всё тише, пока последние слова не вымолвил вообще чуть ли не шёпотом. Выдохшись он совершенно не стоически, не заботясь об авторитете с кресла чуть сполз; руки его поднялись – всё ещё сильные, хоть и покрытые морщинами ладони легли на глаза, как бы пряча от всего мира. Так он и застыл, словно статуя.
Минуту или дольше ничего не происходило – просто два человека сидели друг напротив друга в постепенно нагревающемся кабинете. Мужчина лет сорока пяти, гневающийся, метущийся, но при этом словно разбитый, и второй – под сорок. Как будто спокойный, как будто выдержанный. Ждущий.
Понятовский заговорил тихо, очень устало:
– И словно этого мало… будто бы мало… – Ладони свалились с его лица; покрытые сеточкой капилляров, на капитана вновь взглянули воспалённые глаза. – Всё это, Рома, было до того… точнее после, как я в УМВД съездил. Ну а вот где я был сейчас…
Неожиданно подобравшись, точно в кабинет вошёл начальник уже самого Понятовского, полковник выпрямил спину, выпятил грудь и вообще придал себе военную осанку. Его рука скользнула под стол – донеслись звуки катящихся роликов, стук ударившейся дспшной пластинки… и всё повторилось. На сукно лёг спрятанный в затёртую мультифору листок – белый и свеженький, отпечатанный совсем недавно.
– На вот, – глядя на Птачека с угрюмостью Понятовский тяжело вздохнул, – почитай…
И застыл, как дожидающийся антилопы крокодил.
Под его прощупывающим, следящим за каждой мелочью взглядом Роман сначала на листок покосился… потом неторопливо протянул руку, взял… Бумага осела в пальцах, глаза стали бегать по чёрным строчкам.
«Начальнику Оперативно Розыскной Части Службы Собственной Безопасности при УМВД по городу Тольятти полковнику полиции Горохову Станиславу Викторовичу… от старшего опер-уполномоченного, прикомандированного и проходящего службу в следственном отделе Центрального района города Тольятти №… капитана полиции Кривкина Михаила Андреевича… Заявление. Я… доношу до вашего сведения, что проходящий вместо со мной службу следователь, капитан полиции Роман Павлович Птачек… препятствует оперативной работе… саботирует следствие… распоряжается рабочим временем халатно… прогуливает… использует казённое имущество как собственное… конфликтует с товарищами по службе и наносит им побои… Считаю, что если бы не преступные действия этого человека, следственный отдел Центрального района уже давно повысил бы норму раскрываемости. Прошу обратить на это ваше живейшее внимание».
Дата поставлена в среду.
Не спеша поднимать глаза Роман прочёл бумажку – явную ксерокопию – ещё раз… и не смог бы поклясться, что его лицо осталось абсолютно спокойным.
Поймав наконец взгляд подчинённого Понятовский подчеркнул:
– Напоминаю, что новый труп нашли в четверг – то есть на следующий день после этой вот… – он покрутил пальцем, – писульки… Представляешь, Ром, что это значит?..
Полковник уже не кричит, глаза не пучит, не краснеет как рак – однако каждое его слово весомее; каждое теперь, как повисший на шее здоровенный камень или девятиграммовая пуля, весящая для приговорённого как вся жизнь.
– Большая удача, – Григорий Евгеньевич поднял кисти и сделал пальцами кавычки, – что заместитель Горохова – мой однокурсник. Однако всё равно – сегодня, максимум завтра – он положит это начальнику на стол. – С тяжёлым, как глыба, взглядом Понятовский помотал головой. – Тут без вариантов…
Роман почувствовал, что в горле застоялся новый ком, сухой и колючий, словно уже неделю не пил. Через силу сглотнув, от чего даже заболел кадык, всеми душевными силами он заклял себя не трястись, не поддаваться гневу, а тем более панике. Держаться…
Подержав на нём взгляд пару мгновений Понятовский опустил глаза на свои руки и с неприятным, даже злым лицом несколько раз цыкнул, точно тягая из ноющего зуба. Когда его голос зазвучал снова полковник взял ещё более тихий, и от того кажущийся боле удручающим тон – словно с тобой разговаривает священник, явившийся принять исповедь: