– Это вот, Ром, и само-то по себе плохо… а уж в свете последнего… – Не скрывая удручения Понятовский помотал головой. – Есть у меня, конечно, мыслишка, как хода этой бумажке не дать… пока не дать… Но-о-о… – Он показательно, всё ещё отрицая, поднял плечи и широко развёл руки. – Но это не сможет длиться вечно. Только на очень, я подчёркиваю – ОЧЕНЬ короткий срок…
Может он ждал, что Роман что-то выдаст, как-то выскажется, потому аж на целую минуту замолчал. Минута… по меркам таких разговоров – вечность. Когда и спустя чуть дольше подчинённый не проронил ни слова полковник продолжил уже крепче:
– Рома… Это не только для тебя – для всех нас нож вострый. Для всех! – Понятовский вновь забогровел. – Просто для тебя, – он ткнул вперёд, точно пытаясь нажать на убегающую кнопку, – больше всех! Это настоящая бомба! Мина! Это гильотина! – Резко замахнувшись полковник рубанул ладонью по красной, надувшейся венами шее. – Приговор! Каюк! Понимаешь ты это, или нет?!
Роман понимал: мало кто не понял бы. Понятовский тоже понимал. Оба они всё прекрасно, без лишних пояснений соображали, разве что в сравнении с капитаном у полковника положение более… двоякое. Но некоторое слова, пусть даже столь очевидные, должны быть сказаны; настроения должны быть выказаны и никто этого порядка не отменит, покуда подобным занимаются люди.
Уже скорее намеренно напрягаясь, чем искренне крича, натужно выдавливая гневную гримасу Григорий Евгеньевич сжал кулак и не ударил, а как бы мягко, еле слышно пристукнул по столешнице. Раздражение в его глазах уступило ярко выраженному возмущению.
– Ты мне вот, Рома, обскажи – чего вы там с Мишей не поделили?.. Почему Кривкин на тебя заявил?.. Да ещё и не мне первому, а СБшникам! Ну!? Чего молчишь?!
На ум пришло несколько острых выражений, вспомнилась парочка удачных слов… однако капитан сделал догадку, что и сейчас полковник спрашивает не по-настоящему, а просто гнёт своё. И оказался прав: Понятовский отвернулся, увёл взгляд в сторону и продолжил разговаривать одновременно будто и с подчинённым, и с третьим неизвестным:
– Ну неужели нельзя было решить нормально, между собой?.. Не выносить сор из избы?.. – И уже тише: – Хоть бы меня предупредил, гадёныш скользкий…
И вновь упала тишина. Роман, как мог, подавлял желание глубоко вздохнуть, устало провести ладонью по волосам и даже почесаться. Понятовский же, точно ища вдохновения, уставился на коллекцию оружия и так долго и пристально рассматривал, что у Птачека возникло ощущение, будто начальник клинки не просто смотрит, а пересчитывает – не пропал ли какой, не запропастился ли…
Продолжая созерцать металл Понятовский неожиданно произнёс голосом слабым, будто не своим:
– Это какая-то катастрофа… То одно, то другое… – Вдруг переведя взор на Романа он заговорил злее: – Мразь эта творит, что хочет… Теперь ещё заявление это… как нельзя вовремя!
Его губы превратились в тонкую сжатую линию, желваки взбухли и натянулись. Что-то во взгляде полковника переменилось… словно перещёлкнуло; секунду назад это был один человек, и вот другой. Перемена почувствовалась и в его голосе – сухом и как бритва остром:
– В общем так… В связи с обстоятельствами нынешними… аховыми… не дать этому хода, как я уже сказал, возможности нет. – Сделав паузу Понятовский снова сжал губы в кривую угрюмую дугу; взгляд его стал таким, что посмотри так на ребёнка – расплачется. – Более того – поскольку встаёт вопрос о нахождении, будем говорить прямо, козла отпущения, то эта вот бумажка – это идеальный шанс такого… человека найти…
Замолчав он уставился на капитана прямо и неприкрыто, как бы подбивая того возразить, ополчиться, а то даже и огрызнуться! Роман позволил себе лишь вздохнуть глубже.
И вновь, словно исчерпав запал жёсткости и теперь не держась цинично, но играя циничность, как не очень талантливый лицедей Понятовский продолжил с почти прежними неумолимым тоном и суровым взором:
– Короче… слушай меня сюда, Рома… Поднимается вопрос о твоём увольнении. За несоответствие… за… – он растерялся, но поймав глазами листок, тут же в него ткнул, – за халатность… Возможно последние дни ты в погонах ходишь.
Сжав и разжав губы полковник нервно провёл меж языком. Кинув взор долой он почесал нос, провёл пятернёй по волосам, вздохнул и только тогда, опять не дождавшись ответа, продолжил:
– О наблюдении теперь, само собой, не может идти и речи, придётся снять. Зря только людское время переводим… – Капитана вновь, как хлыстом, задели покрасневшие командирские глаза. – И ты, кстати, представляешь, сколько у ж е у них всего накопилось? Ну вот пока они в засадах сидят?.. Тьма! А в слежке за твоими театралами и смысла уже нет. А может и не было… На кой ляд нам глядеть за этими богемными, когда убит может быть каждый?! – Понятовский опять сорвался, даже кулаки сжал. – Каждый!.. – И снова, точно села батарейка, продолжил тихо и с хрипотцой, как температурящий больной: – Нет… да… Нужно возвращать людей к работе. Лимиты исчерпаны…