– Я тебя, Ром, строго говоря, ни в чём и не виню… Ты во всём действуешь разумно. Я, может быть, на твоём месте поступал бы так же… Однако кто-то должен за неудачи поплатиться… Кто-то обязан… как всегда…
Наступила новая неловкая пауза. Чувствуя конфуз Понятовский поспешил вернуть начальственную осанку, приподнял подбородок и даже глядеть стал орлом. Взирая на капитана со всей чинностью и очень тщательно подбирая слова он зачеканил:
– В целом вот что, Роман Павлович: если, пока решается вопрос с заявлением и пока Раисов думает, что со всеми нами делать, ты добьёшься хоть какого-то успеха, – хоть самого мизерного! – это сильно нам всем поможет. А лично тебе больше всех…
Роман промолчал, но Понятовский в ответе и не нуждался. Поразмыслив ещё чуток, с прежней, тщательно выверенной сухостью он заметил:
– Это конечно наивно рассчитывать, что что-то, не меняющееся годами, изменится в несколько дней, но на иное надежды нет. – Взгляд полковника стал подчёркнуто выразительным. – Ты уж, Ром, я не знаю – как-нибудь смоги… – Небольшая заминка. – Ну а сели не преуспеешь – считай, что ты здесь больше не работаешь. Всё. Ступай. Успеха тебе.
Дежавю
Как вышел от Понятовского, как вернулся к себе, закрылся и уселся в полной тишине Роман не вспомнил бы, даже если б постарался. Он просто действовал: как-то сделал это и всё, на автопилоте. Только минут через двадцать он осознал, что сидит и пялится в одну точку, кусает ногти и даже почти молотит ступнёй по полу, как заяц из мультфильма. Непонятно где всё это время бродившие мысли наконец сосредоточились на услышанном, узнанном… вменённом. Сосредоточились и закружили по мрачному кругу безнадёжности: отсутствие следов – отсутствие результатов следствия – увольнение; отсутствие значимых улик – отсутствие рабочих версий – увольнение… Одно за другим и так снова, снова и снова… и снова, пока не хлынули в проторённое, ещё более разрушительное русло – гнев. Огромный, жаждущий насилия ГНЕВ! На Кривкина за его гнилое нутро. На Понятовского, что готов им пожертвовать, свалить на него всю ответственность. Испепеляющий, заставляющий скрежетать зубами гнев, что жизнь вообще несправедлива: такой честный человек как он должен отдуваться, больше всех напрягаться, должен страдать, пока остальные лодырничают, глупят, безынициативны, ещё и пользуются его трудом…
Птачек витал бы в плену этой желчи долго, но его опомнил шум ботающих за дверью ботинок: шаги тяжёлые, широкие; идут несколько мужчин – не меньше двух, а то и трое. И раздражённый, прокуренный, как будто простуженный голос:
– Да с самого начала было ясно, что фигня всё это! Дурость! Но кончилась… наконец-то. Нахрен вообще было нужно?.. Да чтоб я ещё хоть раз!..
Серьёзно, хоть и не особо протестующе в ответ:
– Ну ты палку-то не перегибай – кого-нибудь сцапать могли…
– Ну и как – сцапали?!
– Вот ты заладил…
Шаги приблизились, уже подошли к двери… Роман замер: сейчас к нему постучат а то и просто войдут без спроса… Они удалились, голоса стихли а капитан обнаружил себя со сжатыми кулаками, натянутого, как струна, и готового к драке. Именно это заставило образумиться, вдохнуть полной грудью, буквально принудить себя хоть минуту ни о чём не думать и просто смотреть в окно.
На улице, кстати, распогодилось: в отличие от внутреннего мира будущего прошлого следователя там тишь, гладь и божья благодать. Птичка пролетела… качнулась под её лапками веточка… Деревья неподвижны, снег ждёт до завтра а солнышко такое, что хоть берись за зеркальце и кого-нибудь дразни. Обуянный внезапным порывом капитан Птачек вдруг встал, подошёл к окну… и распахнул его настежь, точно собрался выпрыгнуть! В лицо повеяло лёгким бризом; ласковый холодок по щекам, точно после бритья, а каждый вдох наполняет свежестью… Для нынешней зимы – курорт, тропики; отколовшаяся от лета частичка.
Подошёл к окну и распахнул его один человек, а уселся на подоконник и взглянул вдаль другой: всё такой же пасмурный, но уже не на грани срыва, удара кого-нибудь, крика, разрывания напоказ удостоверения…
Угроза, нависшая над карьерой, а значит и над жизнью велика, однако… ни гневаться, ни тем более забивать голову угрюмостями нельзя. Если так, то всё – пиши пропало. О не-е-ет… Разглядывая бредущих по белоснежной простыне прохожих, дыша полной грудью, на шее и макушке чувствуя морозец и следя за от чего-то всё более прибывающими на парковку перед отделением машинами Роман направил размышления в единственно правильное устье: чтобы чего-то добиться, нужно с умом и терпением приложить наибольшую силу в наиправильнейшей точке и сделать это в самое подходящее время… хоть его и в обрез. На самом деле может уже и не осталось…