На мгновение Роману показалось, что его жена… бывшая, Таня, рядом. Но нет, почудилось… просто пахнуло её духами. Таня пшикалась такими же по особым случаям, а покупали их вместе – по половине зарплаты скидывались…
– Извините, что беспокою… – Птачек сделал лицо наигранно виноватым, – просто, кроме как к вам, и обратиться-то не к кому…
Взгляд женщины, а та стоит не двигаясь, как у загнанной собаками кошки. У Романа создалось впечатление, что взмахни он рукой – и она завопит!
– Меня зовут Роман. Роман Павлович Птачек. Я… – он потянулся за удостоверением, но помедлил, – я хотел бы задать вам пару вопросов. Если вы не против…
Женщина небыстро, будто акцентированно моргнула. Чуть повременив, точно задумавшись, с чего начать, она ответила:
– А я вас и так знаю… – В её взоре что-то поменялось но Роман поклялся бы, что это что угодно, только не узнавание. – Я видела вас, когда вы ходили здесь… вместе с Валерием Олександровичем. Лена ещё тогда жива была…
И снова пауза и какой-то особенный, или кажущийся нервничающему капитану особенным взгляд её жемчужин-глаз.
– А вы… – Роман чуть склонил голову.
– Галина Степановна. – Она самую малость поклонилась. – Голодняк, если вам это важно… Начальница отдела кадров… если это тоже имеет значение…
Тон будто грубый… или наглый… насколько наглым и грубым может звучать высокий, но почти спокойный голос. А может это чудится?.. Пустив в ход бородатый трюк Роман вдруг резко оглянулся, точно его окликнули. Когда взор вернул, он увидел в глазах женщины именно то, что она, теперь очевидно, силится «интеллигентской» грубостью замаскировать – страх; страх и желание поскорее смыться.
– Наверное послышалось… – Птачек послал собеседнице невинную улыбку. – Вроде кто-то шумел… А не подскажете – я бы вот как раз Валерия Олександровича и хотел увидеть. Не знаете, где о…
Галина заговорила на секунду раньше:
– Нет, не знаю. Извините.
И уставилась на капитана глазами большими и нетерпеливыми; несколько раз быстро моргнула.
Роман замешкался. Ощущая волнительное сожаление, как у рыбаков, когда рыба зацеплена, но леска вот-вот порвётся, он выдал первое, что придумал:
– Но вы же начальник отдела кадров – неужели вы не в курсе?.. – И уже эмоциональнее, чем следовало бы: – Мне так важно с ним поговорить!
Украшенные розовым, серебряным и перламутровым пальцы сжались на папке до тихого скрипа. Прижав её плотнее Галина приняла позу, будто готовится выступить с трибуны. Набрав воздуха побольше она заговорила, словно защищается в суде:
– Извините, Роман… Павлович, но Валерий Олександрович передо мной не отчитывается. Всё-таки это я у него на работе, а не наоборот… А теперь простите, – она размашисто, словно и сама актриса, одёрнула белую полу, – мне пора. Поручения сами себя не выполнят.
Вновь повернувшись к мужчине спиной Галина было сделала шаг… но вновь остановилась. Оглянувшись она бросила на нечаянного собеседника последний прохладный взор; слова её прозвучали с холодком:
– Я думаю, вы зря тратите время. Сегодня Валерия вы здесь не найдёте. Прощайте.
И ушла не оглядываясь.
Долгие несколько мгновений Роман снова хотел её окликнуть, остановить, даже накричать. Кулаки его сжались!.. Что-то удержало, какая-то мудрая… или трусливая мыслишка… С глубокой досадой глядя ей в спину Птачек почувствовал, как в немом раздражении кривятся его губы.
…Проводив женщину чугунным взором, уже ничего не стесняясь капитан откровенно тяжко вздохнул. Скрестив руки он упёрся плечом в стену и уставился в одну точку. Минута, вторая, третья… Через какое-то время, мучительно раздумывая, он даже закусил большой палец, а заметил только когда тот чуть ли не закровил. Наконец в сердцах плюнув он от стены оторвался и внешне будто спокойный, а на самом деле в смятении побрёл к главному выходу.
Борясь с мрачными мыслями, что всё, что он сделал, было зря и даже хуже – теперь Валерия будет найти ещё тяжелее, Роман пересчитал шагами весь путь до фойе. Открывшийся взгляду гардероб показался недружелюбным. Повернув к парадной двери Птачек побрёл, спиной будто чувствуя чей-то взгляд. У самого порога он обернулся – но приёмное окошко пустует: никто не провожает его взором, не подглядывает. Это от нервов… Меньше, чем через минуту капитан уже стоял на театральном крыльце и взирал на окружающий мир с возвышенности, как взобравшийся на горку ребёнок на двор.