Возвращался к автомобилю он без энтузиазма, опустив голову и тяжело вздыхая. Вероятно дочь уже у кого-то в гостях, это самый очевидный вариант… но всё равно может быть она просто не хочет с ним видеться и бродит где-то, избегает его, прячется… И если остаётся хоть крохотный шанс, что так и есть – он не сможет сидеть дома и дожидаться, не сдюжит! Гораздо легче будет искать её, ловить, хоть до самого утра обшаривать улицы – лишь бы ни чахнуть в неизвестности!
Вернувшись в машину капитан сразу выкрутил руль: под нетерпеливой рукой старенький «форд» вспомнил, что способен на большее, что ещё пока не весь заржавел. Метая снег из-под колёс он выкатил обратно на главную и погнал кружить по ночному району, как по карусели.
Советская, Жилина, Мира… снова Советская, потом Ставропольская, Садовая, Пушкина… Роман рулил, оглядывался и чувствовал, будто он каким-то магическим образом выпал из времени – точно лично для него оно остановилось. Стискивая зубы, сжимая пальцы на баранке и будто физически ощущая, как нечто тяжёлое – тяжелее Жигулёвских гор – давит на него, заставляет горбиться, капитан крутил глаза, кидал взволнованные взоры и всё надеялся, что повезёт, что ещё немного – и он дочь отыщет!..
Ничего он не отыскал. Ездил по тёмному высасывающему теплоту городу и когда понял, что безрезультатно выжег уже час, ощутил себя будто мёртвым или того хуже – бессильным.
Не чтобы вернуться, а лишь для проверки – не возвратилась ли Настя – капитан приехал и остановился под собственными окнами. Несколько долгих секунд он что есть силы жмурился, шептал заветное желание и не решался поднять взор… и вот наконец вознёс: свет в комнате дочери…
Боясь, что вообще спутал с чужим, что окно загорелось ненадолго, что скоро погаснет и Настя, быть может просто заглянувшая забрать какие-то вещи, насовсем покинет его, Роман пронёсся во двор таким рывком, что оставил след из чуть не прорезанного до асфальта снега! Нервно сжимая кулаки и кусая губы, то и дело пытаясь проглотить колючий ком он бросил машину остывать, а сам уже не спеша, – и даже боясь спешки! – зашагал к подъезду, напряжённо удерживая тот взором. Пока подходил, боялся, что дверь откроется… когда вошёл и вновь оказался на лестнице, боялся услышать спускающиеся шаги… а когда оказался перед своей дверью боялся, что Настя закрыла её, что не войти… но та вообще оказалась незапертой…
Тихонько отворив полотно, точно вор, прокрадывающийся в чужой дом, Роман переступил порог и замер, тревожно оглядываясь…
В прихожей свет. Всё по-старому, только сиротливо валяются скинутые как попало белые кеды… Оперившись об угол Птачек и сам тут же ботинки сбросил, но в отличии от дочери машинально поставил на коврик. Оставив верх не тронутым и даже забыв скинуть шапку он полу-прошёл, полу-прокрался ко входу в Настину комнату. На секунду застыв для глубокого вдоха, Роман наконец протянул руку – пальцы подтолкнули и так уже отворившуюся дверь. Стопы миновали преддверье и вот наконец в тёмной нерасстёгнутой куртке, в пропитанной потом шапке, с красным лицом и глазами, как при пожаре, он предстал пред своим ребёнком.
Спиной к окну и грудью к двери Настя сидит на кровати – вот диво! – и сама в своём всегдашнем белом пуховике. В комнате разлит запах мороза, да такой, что и только что с улицы пришедший унюхает. Кожа дочери как мороженое и от неё так же веет льдом. Уронив лицо на ладони Настя тихо всхлипывает и содрогается, словно у неё температура, словно она нагая на морозе… а сквозь тонкие белые пальцы на пол падают капли…
Защемило сердце; заныло, как порезанное. Чувствуя эту острую, заставляющую хвататься за грудь боль, ощущая, как вдруг защипало глаза и по щеке потекла дорожка Роман захотел произнести имя, дочку позвать, но от переживания у него перехватило горло. Точно задыхаясь он и сам всхлипнул, дивясь, как это его так корёжит. Наконец получилось выжать из себя, словно каплю из камня:
– Настенька…
Точно до того отца не замечала, а сейчас вдруг раз – и услышала, Настя резко вскинула зарёванное лицо! Сквозь слёзы на Романа взглянули глаза, наполненные не отчаянием, но лютой злобой! Скривив в гневе мокрые от слёз губы дочь резко поднялась – точно разъярённая кошка вспрыгнула! И так же, как топорщащая в ярости шерсть кошка, понеслась на отца с вытянутыми руками!
– Прочь! Уйди! Не желаю тебя видеть! – Настя чуть ли не сорвала в истерике горло: – Вон! Иди отсюда!
Душевно не способный ни то, что на неё давить, но даже и на чём-то настаивать Роман позволил вытолкнуть себя из комнаты и чуть не получил по носу, когда дочь с грохотом дверь захлопнула! Отказывающийся и сдаваться он стал барабанить и взывать, что хватит голосу: