Упрекнув себя, что всё-таки сорвался, Роман сглотнул. Положив ладонь на сердце он постарался взглянуть на своего ребёнка со всей искренностью.
– Настенька…
Та вдруг резко замерла, словно додумалась до чего-то совсем уж ошеломительного… Уперев руки в бока и чуть выпятив грудь она нагнулась и обратила к отцу такой изумлённый взгляд, будто только что осознала, что всё это время он был ей неродной!
– Послушай-ка… папа, – Настя округлила глаза, – а может тебе и я по вкусу?.. – Она показательно, как в рекламе, провела пальцами вдоль талии. – Мне же ведь тоже, как никак, пятнадцать… – И снова, как заведённая, стала разевать рот всё шире и шире и кричать всё громче и громче: – Может ты и со мной хотел бы попробовать, а?! Ну а что такого?! Давай!
Точно саму себя беря на «слабо» дочь решительно выпрямилась! Тонкие пальцы забегали в поисках застёжек. С глубоким потрясением Роман таращился и не верил, что она осмелится… Скинув мешающие джинсовые бретели Настя стала расстёгивать белую, намоченную у воротника рубашку; пара секунд – и вот уже оголилась кожа меж бледных, на знающих солнца грудей…
С онемевшим языком наблюдая оголяющуюся дочь Роман почувствовал, как сердце недобро дрогнуло; будто кто-то его отравил, вонзил в вечную мышцу шпильку – такая глубоко спрятанная, тихонько шепчущая о смерти боль… В глазах потемнело, в голову точно кровавый гейзер ударил! Губы, глаза, вообще всё лицо его перекосило, как при спазме! Не успел он опомниться, как уже стоял, а его, оказывается, вновь обрушившийся на стол кулак заныл от ломоты!
– Остановись! – Наплевав на боль Птачек яростно обрушил на столешницу следующий удар; кружка с чаем не выдержала и опрокинулась, заливая кипятком столешницу. – Завязывай! Я знаю, что виноват, но мне уже осточертело это слушать! Я! – Новый удар, прямо по кипятку. – Больше ни в чём! – Ещё одни забрызгивающий кухню «бах»! – Не собираюсь оправдываться!
Несколько чёрных капель попали на белую дочкину рубашку и, немного повисев, впитались. Ничего этого Настя будто и не заметила; с желчью во взоре и злобно перекошенными губами она продолжила расстёгиваться. Одна пуговка запуталась, молодые пальцы на ней застряли… подёргали… Продолжая держать отца ненавидящим взором дочь вдруг схватилась за полы и с силой рванула – пуговицы брызнули по кухне, как до того капли! Порванная рубашка сдалась и вот явила взору освободившуюся незагорелую грудь.
– Ну что, пап?.. Как?.. – Слова дались Насте сквозь отдышку. – Тебе нравится?..
Романа захватило ТАКОЕ возмущение, что ещё чуть – и звони в скорую. Его губы задрожали и даже голова затряслась, как при тяжелейшем треморе! Оскалившись как страшный зверь он еле-еле подавил порыв дочь схватить, заломить через колено и выпороть, чтоб навсегда запомнила! Крик вырвался из его глотки, будто из самой души:
– Довольно! Я больше не желаю в этом участвовать! – Немного отдышавшись и взглянув на свою кровь уже чуть более осмысленно… и брезгливо, Роман добавил со всей жёсткостью: – И я не намерен терпеть такое поведение ни от кого… тем более от тебя! Я ухожу!
Резко презрительно отвернувшись он обошёл стол с дальней стороны и более дочь не замечая направился к себе. Упрямо делая шаг за шагом он слышал истошное:
– Давай! Уходи! Убегай! – Настя вопит, вот-вот онемеет. – Проваливай к своей гадине Дашеньке! Пусть она тебя приютит, эта змея!
Она кричала ещё, надрывалась, орала. Железно решив внимания не обращать Роман спешно оделся, проверил, всё ли захватил, и хлопнул входной дверью. И только полотно закрылось – тут же в него впечаталась, расшибаясь на куски, его любимая кружка!
– Ненавижу! – Осев на корточки Настя стала тереть мокрые, краснющие, щиплющие от соли глаза. – Как же я тебя ненавижу!..
***
От оров голова разболелась, хоть таблетки глотай. Слетев по лестнице кречетом капитан распахнул парадную почти в одно движение, а если бы та застопорилась – он бы и вынес её, не постеснялся! От злобы зубы стискиваются, почти трескаются, а пальцы того и гляди закровоточат – так сильно сжимаются в кулаки! Добравшись до машины Птачек ляпнулся на водительское, захлопнул дверь и не думая, машинально разбудил двигатель. Старенький «форд» тихонько забурчал.
На часах двенадцать с хвостиком, а на улице темень, точно ты ослеп. Холодный ветер качает деревья, сдувает с веток снежинки. Воют собаки невдалеке…
Как после изнурительнейшего боя Роман опустил голову и закрыл глаза. Всё ещё успокаиваясь несколько минут он старательно ни о чём не думал, однако потом это получаться перестало: полезли мысли о сбывшемся…