Успел…
Слушая своё уже чуть разогнавшееся дыхание, чувствуя, как сердце застучало чаще, незваный гость вновь обернулся, но теперь выпрямился в полный рост.
Внутри полнейшая темнота и откуда-то дальше журчание… Хотя в квартире, он сам проверял, ни оружия ни скрытого видеонаблюдения и, скорее всего, теперь уже нет… да и не было никого, кто мог бы сопротивляться – всё равно человек остро, как бритвенный порез ощутил, что рискует! Действует не по плану! И этот отход, отступление от обыденности, эта игра с огнём… это, чёрт возьми, веселит!
Наверное иногда всё-таки стоит менять привычное… импровизировать… хотя бы для яркости ощущений.
Сбоку докатился приглушённый топот босых ступней. Ругаясь друг на друга юными голосами и требуя уступить в темноте возникли худые фигуры: два паренька, одному месяц назад исполнилось восемнадцать, второй летом отметит шестнадцатый год. Галинины сыновья.
– Пап! Что это было?! Ты слышал?!
– Пап! Юра, когда ты ушёл, отобрал мой телефон! Скажи ему – пусть отдаст!
Ребята, как и отец, в светлом – белые майки в темноте видны просто замечательно. Сделав спокойный шаг человек протянул руку к тому, что повыше…
Разряд!
Снова треск, точно ломается хворост! Во мраке голубая дуга вспыхнула особенно красиво; даже след на сетчатке остался, будто глаза сфотографировали. Старший и не понял, что произошло: в секунду он потерял сознание и свалился под ноги незнакомцу, чуть не задев головой уже валяющегося здесь отца.
– Пап! – Младший тут же попятился. – Что это было?.. Кто здесь?!
Палец левой щёлкнул кнопкой фонаря – из зеркального омута ударил луч яркостью свыше трёх тысяч люмен. Скользнув по полу, а затем и по ногам парнишки он ударил тому в глаза, вынудив вскинуть ладони.
– Кто это?! – Голос юнца сорвался на совсем уж девчачий визг. – Кто здесь?!
Тонкие юношеские руки мельтешат перед худым лицом, будто в попытке защититься. Паренёк хотел отшагнуть опять, но упёрся в стену; ещё и звучно втемяшился затылком.
– Ай!
Не вольный над рефлексами на секунду он пощупал будущую шишку – и это заставило его открыться, снова подставить щурящиеся глаза враждебной яркости. Подскочив к ребёнку человек выкинул правую! – и всё повторилось: разряд, треск, вспышка… падение и обморок.
Отец с сыновьями легли в прихожей будто в причудливом хороводе… Забыв о них тут же человек нацелил фонарь дальше, туда, откуда льётся журчание. И хотя только что знатно пошумели, всё равно стопы по привычке, будто сами по себе зашагали с пятки на носок – тихо, точно рысь крадётся.
Луч то и дело высвечивает нечто особенное: вот красивые «тик-таки» на стене – заводятся по старинке, перевешиванием грузиков; вот зеркало – чёрт, случайно засветил себе глаза… а вот и открытая дверь в спальню. Но там никого, туда не надо.
Бурление всё громче, оно уже отскакивает от стен, окружает. Свет фонаря выцепил в тупике близко поставленные двери: левая – в туалет, а правая…
Выхваченная фонарём, словно актриса прожектором, дверь тихонько дрогнула, мягко щёлкнул замок… полотно отворилось и в концентрированном свете возникла взмыленная рука. Вся блестящая, в клочьях пены, с длинными ухоженными ногтями она сунулась дальше и дверь придержала. Вслед за ней вылезла голова…
Бурление стало отчётливее, звук уже ничего не сдерживает; он вырывается за пределы ванной и можно представить, как где-то далеко буйствует водопад… Высунувшись по самое плечо, только грудь оставив спрятанной Галина уставилась на источник света с интересом и непониманием. На миг коснувшись головы, от чего её волосы – выглядящие в полумраке как-то странно – смялись и тут же выпрямились, она не произнесла, а будто проквохтала:
– Дима, что это за звуки?.. Я сейчас что-то слышала…
Высветивший до того только её локоть и мокрую, покрытую пеной шею, человек фонарик приподнял; сам по себе безвредный, в его власти луч вновь превратился в оружие.
– Ой! – Галина прикрылась, от чего, более ею не удерживаемая, дверь стала отворяться. – Дима! Ненормальный что ли?! Чего ты делаешь?!
Подмышки жестоко потеют, лоб под балаклавой в испарине, руки в перчатках вообще скоро сварятся. Сглотнув, человек быстро спрятал шокер в карман такой тяжёлой, жутко неуместной в этом тепле куртки. Только что оставившие рукоять «электронаркоза», пальцы нащупали на поясе чехол… и торчащую из него рукоять.
Сталь покинула «одёжку» и вылетела на свободу, как птица. Еле заметное в темноте, воронёное лезвие зачернело на фоне тьмы, будто клякса на чёрной ткани.
– Дима! Да что же ты делаешь?! – Галина сделала попытку вновь спрятаться за дверью, но что-то её удержало: может быть мысли о детях, оставшихся в неизвестности. – Ты же мне в глаза светишь! Ты что – не слышишь?!