То ли мальчишка всё-таки трепыхнулся, то ли показалось, но на всякий случай человек ещё минуту или чуть дольше прижимал его, следя лишь, чтобы не передавить ребёнку дыхание.
Мягкая, но сильная рука наконец покинула губы мальчика и охотник взглянул на него уже как на просто спящее и видящее сны дитя.
Развернувшись, прежними вороватыми шажками он покинул комнату и даже закрыл за собой, как было. Облизав пересохшие губы он сделал новый, глубокий вздох и двинулся дальше, стараясь представить, в какой части дома находится.
Искать вторую спальню долго не пришлось: идя по кругу незваный гость натолкнулся на закрытую двойную дверь, оформленную, будто цветы розы оплетают завязшие куски стекла. Красиво даже при полностью зелёном фоне, а уж на дневном свету и того, поди, загляденье…
Тихонько подступив и прежде, чем взяться за ручки, человек прижал ухо к стеклу: вроде бы на той стороне тишина… Выкрученные его пальцами замки глухо хрустнули, между полу-стеклянных, полу-деревянных полотен проклюнулась тонкая щель.
Вновь замерев человек стал мысленно отсчитывать до шестидесяти. В полной тишине, посреди абсолютной темноты он стоял и, напряжённо глядя на щель, считал. Левая ладонь накрепко сжалась в кулак, правая же наоборот расслабилась, но вовсе не от отсутствия напряжения, а лишь потому, что хвататься за рукоять надо спокойными пальцами.
Пять раз досчитав до шестидесяти и так ничего и не услышав чужак наконец позволил себе сдвинуться. Обе ладони, – правая всё ещё расслабленная, левая немного от перенапряжения побаливающая, – приподнялись и легонько толкнули дерево. Без единого звука полотна разошлись, вновь доказывая, что в этом доме не найдёшь ни заедающих замков, ни скрипящих петель.
Перед взором предстала комната больше детской раза в два. Широкая, с даже, если это не мерещится, более высоким потолком и тремя большущими окнами, в два из которых падают лунные лучи. В углу на тумбочке телевизор, чуть подальше трюмо с зеркалом, а ещё дальше, уже у противоположной стены возвышается высокий как столб и глубокий как погреб явно самодельный шкаф.
Посередине, в центре огромного, почти на весь пол ковра крупная, словно сделанная под великана кровать. Если лечь на такую бок о бок, то уместятся шестеро и даже у самого высокого стопы свисать не будут.
Укрытые почти с головой широченным, как и сама кровать, одеялом, на ложе двое…
С одной стороны женщина: повернувшись к мужу спиной она спит на боку. С другой мужчина: лежит на спине, руки разбросал и походит так на морскую звезду. Между ними сейчас, даже и поперёк, мог бы лечь их любимчик-мастиф… и окажись ныне на месте влезшего в чужой дом семейный психолог, он ни за что не оставил бы это зрелище без комментария.
Новый шприц прыгнул в пальцы прежде, чем о том успела возникнуть мысль; наверно руки действуют уже на автомате… Тихонько ступая, человек обошёл кровать и остановился напротив женщины.
Блондинка, скорее всего натуральная, с тонкими бровями, широко расставленными глазами и блестящими губами, выкрашенными на ночь гигиеничкой. Лёжа ухом на ладони женщина выглядит, будто сейчас откроет глаза, но этого всё не происходит. Её спрятанный под одеялом бок медленно вздымается и опадает, и дышит она ещё тише, чем, наверное, пришедший за её мужем убийца.
Всё, что было сделано с мальчиком, в считанные секунды произошло и с ней: пережатые губы, быстро введённый в кровь наркоз и удержание до точки невозврата, когда усыпляемый уж точно не пробудится. К собственной гордости человек отметил, что проделал этот трюк настолько уверенно, что жертва и ногами не дрыгнула, а возможно даже не успела и очнуться.
Будто отдавая дань юмору, словно в шутку незваный гость нагнулся и прикрыл её одеялом, как заботливая мать малыша. Даже с улыбкой погладил по голове… Выпрямившись и взглянув напротив он вмиг сосредоточился всемеро, а его грудь наполнилась от полу взволнованного, полу предвосхищающего вздоха.
Замерев на месте, уже чувствуя, как сердце начинает учащённо стучать, человек потянулся вниз – ладонь вновь нащупала рукоять. Клинок с радостью покинул тюрьму, лезвие алчно блеснуло в свете ночного солнца. Чувствуя себя чуть ли не на седьмом небе, ощущая себя прямо-таки сверхсуществом – могущественным, сильным, умным; тем, кто решает чужие судьбы! – охотник сглотнул. Еле сдерживаясь, чтобы не начать по-дурацки улыбаться, он вновь пошёл вокруг кровати.