После «вступления» пошла около-конкретика:
– Всё через пень-колоду! Всё не как надо! – Со злобной гримасой Понятовский снова от души по столу вдарил. – Всё ни к чёрту! Всё! Мы и за актёрами следим, и за самим театром; за Валерой этим твоим чёртовым, на которого ты тут больше всех думаешь… Столько уже сил потратили! Стольких людей от реальных дел оторвали! И что же?.. Да просто ещё один убитый! Ещё один, мать-перемать, труп, оставленный этой гадиной! Да ещё и левый…
Всю начальственную тираду, эти резкие слова и жесты Роман наблюдал со спокойствием родителя, который решил воспитать капризного ребёнка не ремнём, но характером. Он и взгляд сделал соответствующим, чтоб полковник, глядя на него, нет-нет да и остывал. Когда, однако, Понятовский сделал паузу – то ли отдышаться, то ли специально, чтобы капитан начал говорить – Роман не отреагировал и просто продолжил молчать.
– Что ты смотришь на меня, Рома?.. – Глаза Понятовского стали удивлённо-широкими. – Что ты на меня смотришь?! Тебе что – сказать нечего?! Или ты у нас не любишь оправдываться?!
А вот ЭТО уже заскок на личное; мелкое такое прощупывание…
Оставаясь образцово спокойным, но поменяв выражение, особенно глаз, с выжидающего на мрачно-угрюмое, Роман ответил одновременно и с выдержкой, и с вызовом:
– Нет. Не люблю.
И молча продолжил глядеть, как начальник реагирует.
Настал центральный момент; подобные редкость, но этот такой. Сейчас решится, что будет: Понятовский психанёт и сделает нечто, из-за чего придётся переводиться, а может даже увольняться, или…
Сжав губы, несколько долгих секунд полковник держал глаза капитана раскалённым взором… Шумно выдохнув он неожиданно отвернулся… и так же неожиданно снова взглянув подчинённому в глаза. Продолжил он заметно вежливее, хоть и всё ещё строго:
– Рома… Ну скажи ты хоть что думаешь! ТЫ у нас занимаешься этим делом, иль не ТЫ?! Уж снизойди! Ты ведь, как никак, ключевая голова!
Чувствуя, что держит ситуацию уже вместе с начальником, что тоже влияет, а не просто кто-то пеняет ему, Роман позволил себе расслабиться уже по-настоящему, а не изображая. Сев поудобней и положив ладони на колени он чуть откинул голову и с шумом вздохнул.
– Я понимаю вас, Григорий Евгеньевич… я вас прекрасно понимаю. Я сам сегодня того… – он крутнул шеей, – немного опупел… Это новое убийство выбивается из наших расчётов. Из моих расчётов… И всё же я настаиваю, чтобы мы не думали лишнего, чтобы продолжили делать то, что делаем.
Полковник опять побуровел.
– Чего?! Делать что делаем?! Да мы просыраем всё, Рома! Просыраем! Понимаешь ты это, или нет?!
Разгорячившись Понятовский набрал воздуха сказать что-то ещё более громкое… а может и грубое… но в спокойных глазах подчинённого он вдруг показался себе несолидным. Одумавшись полковник недовольно сжал губы, на стол перед ним легли его стиснутые кулаки.
Точно ничего этого не видел и не слышал а молчал потому, что обдумывал, как лучше сказать, Роман продолжил с прямо-таки образцовой рассудительностью:
– Понимаете, Григорий Евгеньевич… Как-то с этой последней смертью подозрительно… И неужели в прошлых убийствах не было системы?.. Система есть, я уверен, её только надо понять и надо суметь этим знанием воспользоваться. А что, – он прищурился, – если последний труп – это для отвлечения?.. Что, если главная цель по-прежнему театр и люди в нём? Тогда, если мы снимем слежку – не сделаем ли хуже?..
Птачек сделал паузу, будто перевести дух, а на самом деле чтобы Понятовский возразил или спросил. Ничего от полковника не услышав он продолжил:
– Маньяк убил работающих друг с другом людей, двух подряд, причём намекнул на роскошь в их домах и на некую их личную… запятнанность. Ну не просто же так, да?.. Ведь он не дурак… наверняка понимает, что за театралами следят, ведь он сам привлёк к ним внимание; или догадывается… Он вполне мог захотеть наше внимание отвлечь. Специально. Нужно просто на эту уловку не попасться и его на театралах всё-таки и сцапать.
Монотонный, почти сонливый говор капитана остудил полковника, кажется, настолько, что тот перестал сжимать кулаки и выглядит просто усталым стариком. В обращённых к подчинённому глазах на самом деле нет злости, но столько чего-то невысказанного… Как, честно слово, бывает иногда у самого Романа, когда он говорит дочери, что на службе у него всё хорошо.
Снова замолчав капитан посмотрел на полковника с выразительностью, как бы предоставляя слово. Понятовский же будто вообще разговаривать не хочет: глаза опустил, губы сжал, его скулы заострились. Только что расслабившиеся ладони вновь сцепились, выставив, как антенну, два сжатых больших.