Всё-таки он сдался и метнул в зеркало беглый взгляд – но увидел лишь скрестившую на груди руки дочь. Настя дует губы и пялится на подругу, точно та её оскорбила. Будто почувствовав взор отца она вдруг обернулась – их глаза встретились.
– Па-а-ап! Ну хоть ты ей скажи! – Опустив локти дочь с недовольством мотнула головой на одноклассницу. – Чего она надо мной угорает?! Пригрози, что ты арестуешь её!
Даша не выдержала и загоготала уже как ненормальная! Раньше бывший музыкальным, теперь её хохот стал чуть ли ни истерическим. Хотя даже и так для мужского уха он приятен.
Побыстрее от дочери отвернувшись Роман выпрямил спину, сжал руль сильнее, напрягся… но не выдержал и всё-таки прыснул, чуть не потеряв управление.
– Да вы что – сговорились против меня?! – Настя картинно всплеснула руками, да с таким порывом, что её белоснежные пальцы ударились о крышу. – Заодно теперь что ли?!
Всё – это аут. В салоне старенького «форда» взорвался такой хохот, что, наверное, даже стёкла задребезжали! Хохот животный, прямо-таки зверское гаканье – некрасивое, надрывное, какое невозможно остановить, пока не вымотаешься без остатка, не истощишься полностью. У Романа аж потекли слёзы. Он так смеялся, что перестал слышать, как сзади почти так же громко хохочет Даша. Всё же чувствуя перед дочерью стыд он пытался остановиться, даже силился прикрыть рот – тщетно. Энергию этой «шутки» пришлось исчерпать до конца.
Искренне не понимая, почему её слова произвели такой фурор, недоумённо глядя на содрогающуюся, жмурящуюся от смеха подругу и еле справляющегося с дорогой родителя Настя нахмурилась и сжала руки на груди ещё пуще, её губы надулись и стали ещё больше – как две изогнутые сардельки. Поглядывая на дочь с опаской, однако не способный с собой справиться Роман почувствовал себя настоящим негодяем; если б уже не покраснел от смеха, он бы обязательно побуровел от стыда.
Ох-ох, доченька родима… если б ты знала… Как же папе перед тобой совестно…
Может стараясь переменить тему, а с ней и ситуацию, а может на самом-то деле и не особо дуясь, лишь изображая, Настя вдруг обернулась к однокласснице, широко раскрыла глаза и возвестила:
– Ну и смейтесь! А зато я теперь увижу, где Даша живёт! – На последнем слове она резко повернулась к отцу. – Так-то!
Поглядывая в зеркало на дочь Роман даже подумал, что та сейчас покажет язык… Она не стала.
– Я уже давно хотела к тебе зайти! Поглядеть, где ты обитаешь… – Роман отвернулся, его взор прыгнул на требующую внимания дорогу, и что делает Настя он не видел, зато отчётливо услышал в её голосе горячую решительность. – Всё собираюсь это сделать, собираюсь… Никак всё не соберусь!
Ещё миг назад бивший, как из брандспойта, хохот быстро сошёл на нет. Роман понял, что он больше не смеётся, причём перестал тревожно резко, обличающе… С трепетом в сердце он расслышал, что так же скоро перестала смеяться и Даша.
Разумеется ни на что «горяченькое» он сегодня не рассчитывал, с этими «любовными» отношениями вообще много смутного… Вроде всё спокойно, но так подвоха и ждёшь: мало волнений с самой Дашей, так ещё и кто-то может узнать, увидеть, услышать… А хуже всего, если узнает, увидит и услышит дочь. Вот сейчас она намеревается съездить вместе с ними, желает посмотреть, где подруга живёт – разве вправе он ей отказывать? Вправе запрещать ей ехать? Разве не поступит он, как мерзавец, попытавшись от Насти отделаться, чтоб побыть с Дашей наедине?.. Но ведь таким образом он действительно побыть с Дашей не сможет…
Полный переживаний капитан Птачек неосознанно шумно вздохнул. Это не осталось незамеченным – тут же, стоило ему выказать смятение, Настя перевела внимание с притихшей подруги на него.
– Пап! Чего это ты так вздыхаешь тяжко?! Ну подумаешь – проедемся немного лишнего… Тебе что – небольшой крюк сделать тяжело?.. В самом деле?!
Если бы это была не дочь, а какая-то преступница, интриганка – Роман обязательно бы заподозрил неладное: столь наводящий вопрос… Наверняка человек всё знает, ведает твою тайну и просто прикидывается – хочет понаблюдать за твоей реакцией.
ЕСЛИ БЫ. Но кто заподозрит свою дочь?..
Поспешно, слишком торопливо Роман глянул в зеркало, из которого с претензией воззрились на него родные очи. Замотав головой, – тоже излишне суетно, – он от чистого сердца, будто перед вратами святого Петра, заверил:
– Ну что ты! Кровиночка моя родная! Доченька! Конечно же нет! Разумеется мне не трудно! О чём ты?!