Он смотрит со священным ужасом, как если бы я спросила, не хочет ли он отпилить себе руку или ногу пилочкой для ногтей.
— Нет, Дарисса.
Кажется, это будет труднее, чем я думала. Не покупать же ему книгу с инструкцией? И Аллеона просить прочитать для коллеги лекцию вроде как неудобно.
Моё молчание затягивается, и инкуб обеспокоенно хмурится:
— Это плохо?
— Нет. На самом деле, это неважно. Всё равно у вас, в Талассе, ухаживают, наверняка, по-другому.
— Почему? Если позволишь, я могу за тобой ухаживать. Если это то, чего ты хочешь.
Неужели?
Возникает смутное подозрение, что мы друг друга как-то не так поняли, но инкуб выглядит прямо-таки ободрённым.
— Значит ли это, что мне можно иногда к тебе прикасаться?
Как он вообще собирался налаживать отношения в роли жениха — и не дотрагиваться? Ждал, что я догадаюсь и сама разрешу ему? Стоит ли мне тоже спросить разрешения?
— Разумеется, можно, Медиф! В любое время! Только…
— Я помню, — насмешливо улыбается он. — На спальню это не распространяется, так?
— Пока, — уточняю, впечатлённая его улыбкой.
Медиф только чуть изогнул уголки губ, но даже это разрушило впечатление неживого спокойствия мраморной статуи. Ну нельзя же быть таким безупречно красивым! Я начинаю чувствовать себя одной из тех мечтательных барышень, что могут часами любоваться портретом возлюбленного.
— Пока, — эхом повторяет инкуб.
Его взгляд меняется, задумчивость уступает место сосредоточенному вниманию. Он заметил. Почувствовал, охватившее меня восхищение, и теперь жадно вглядывается, ища подтверждение, подмечая каждую чёрточку. Над кем-то другим я бы обязательно посмеялась, напомнив, что в самолюбовании нет ничего хорошего, но ему только тепло улыбаюсь. Пусть смотрит.
— Расскажи что-нибудь о себе? — прошу, чтобы нарушить молчание.
— Что ты хочешь узнать?
— Например, кто твой отец? Ты его знаешь?
— Нет, я никогда его не видел.
— Ты говорил, что восьмой сын. Вы ладили с братьями и сёстрами?
— Сестёр воспитывали отдельно, и они такие же, как мать. Для них я ничем не отличаюсь от других мужчин. Мы, к счастью, почти не пересекались.
— А братья?
— В доме живёт только Келэйл. Остальные вошли в другие семьи. Мы не общаемся.
Он говорит о своих родственниках ровным, безразличным голосом, как о совершенно чужих людях.
— Мне всегда хотелось иметь старшую сестру.
— Зачем? Это же опасно!
— Опасно? Наоборот, Медиф, это здорово! С ней можно было бы делиться секретами, о которых нельзя знать родителям, обсуждать мальчиков; можно было бы вместе ходить по магазинам, делать друг другу смешные причёски. Она помогала бы мне с учёбой…
— И все действительно это делают? — переспрашивает он, не скрывая недоверия.
— Если хотят, — пожимаю я плечами. — Бывает, конечно, что дети не ладят, но с возрастом это обычно проходит… У вас, судя по всему, любить родственников не принято?
— Моя сестра приказала забить меня плетью за то, что я не помог ей соблазнить понравившегося гостя.
Они там все чокнулись! Как он рос, абсолютно один?
— Просто поразительно, как ты вырос нормальным в таких-то условиях… Я бы, наверное, не смогла.
— Девочек никто не наказывает. У тебя было бы всё, что пожелаешь.
Не зная, как это объяснить, качаю головой. Мне его жаль — до пронзительной боли в груди. Медиф — самый одинокий человек из всех, о ком я только слышала. У него никогда, даже в детстве, не было никого, кто мог и хотел бы его защитить. Никто не читал ему книжек. Не обнимал, не говорил, что любит. Я даже не уверена, что ему было с кем просто поговорить.
Повернувшись к инкубу, прижимаюсь к его груди, обнимаю, стараясь, чтобы получилось тепло и в меру крепко. Да, это мужчина должен быть опорой для женщины, но я и не беру на себя его роль. Медиф отлично справится сам. Он сильный и честный, он гораздо заботливее и добрее, чем можно было бы ожидать. Всего лишь нужно помочь ему починить то, что там, внутри него, сломано.
— Я рада, что ты рядом.
Его ладони неуверенно опускаются мне на лопатки, робко поглаживают.
— Не надо жалости, — просит, в очередной раз слишком хорошо разобравшись в моих эмоциях. — Детство у меня было не самое плохое: много учителей, одежда, хорошее питание, крыша над головой. Не всем так везёт. Не верю, что у тебя в мире иначе.
— Разное бывает, но в целом там всё-таки лучше. Надеюсь, нам никогда больше не понадобится наведываться в Талассу, — говорю, взяв себя в руки и отстраняясь.
На какой-то миг мне захотелось поцеловать Медифа. Сегодняшний день, наши разговоры оставили в душе смесь сочувствия, симпатии и влечения, толкающую на необдуманные поступки.
Но он прав. Жалость тут неуместна. Это, однозначно, не то чувство, которым стоит руководствоваться в отношениях с мужем.
— Идём домой?
Шагая по неширокой мощёной дорожке, первой тянусь к его расслабленной ладони и совершенно счастливо улыбаюсь, когда удивлённый инкуб осторожно берёт меня за руку.
Чувствует ли он то, что зарождается сейчас в моём сердце?
Войдя в дом, я начинаю немного сомневаться: стоит ли разнять руки, чтобы этого никто не увидел? Довольно непривычно осознавать, что Аллеон, скорее всего, не рассердится. Какой-то въевшийся инстинкт требует не только отпустить Медифа, но и отослать его, чтобы не вызывать подозрений. Однако я этого не делаю. Не собираюсь стыдиться наших с ним отношений.
Проводив меня прямо до двери спальни, инкуб замирает, а затем, чуть склонившись, всё же целует кончики пальцев.
— Безмятежных снов, Дарисса.
— Спокойной ночи, Медиф, — улыбаюсь, очень довольная прогрессом.
Он отступает, а я вхожу в комнату. Лен уже тут, развалился в кресле, читая маленькую, но толстую книгу.
— Выглядишь счастливой, — заключает он, придирчиво рассмотрев меня с ног до головы.
— Мы с Медифом гуляли по саду.
— Снова мучаешь серьёзными разговорами? — смеётся сиир. — Дай ему хоть денёк отойти!
— Вообще-то, — возмущаюсь я, кое-что вспомнив, — с тобой мне тоже нужно поговорить.
— Что-то важное?
Пройдя к его креслу, привычно устраиваюсь на подлокотнике.
— Это о нас. Скоро действие суфура закончится, и нам многое будет можно… Я пока не готова к детям, Лен.
Какие дети, если я до сих пор даже со своими мужчинами не разобралась! Не говоря уж о том, что мне трудно назвать себя достаточно взрослой и ответственной.
Как мама вообще справлялась, ей же было всего восемнадцать?
— В первый раз ниикто не бывает готов, Дари. Но я тебя не тороплю. Впереди много времени.
— Может, нужно купить таблетки? Или у вас тут для этого тоже есть артефакты?
— Есть. Ты его уже носишь. Благодаря браслету, ребёнок появится только тогда, когда мы — ты или я — сильно этого захотим. И да, там, где нет магии, это тоже работает.
— Какая полезная, многофункциональная вещь!.. Но кое-что я не поняла. Почему он сменил цвет? Ты ведь ни о чём таком не предупреждал.
— Цвет отображает нашу с тобой связь — помолвка, брак, слияние судеб — та самая Церемония. Я не хотел что-то обещать и рассказывать о ней заранее.
— Ну ещё бы, — хмыкаю вредным тоном. — Тебе это точно не навредило?
— Точно-точно! Просто вложил все силы в то, чтобы наделить твой браслет свойством продления жизни. Я не маг, поэтому пришлось тяжело, конечно, но не смертельно.
Окончательно успокоившись, возвращаюсь к тому, о чём мы говорили с ним раньше.
— А наши дети… кем они будут?
— Девочки — людьми, как и ты, с небольшой примесью моих генов. Для оборота не хватит, зато может проявиться более быстрая реакция или хорошая регенерация.
— А мальчики — только сииры?
— Скорее всего, но не обязательно, — окончательно отложив книгу, Аллеон мягко пересаживает меня к себе и вкрадчиво шепчет в самые губы: — Мне нравится, что ты уже думаешь об этом …
Знаю, что поцелуй — единственное, что он себе позволит, но и его достаточно. Там, в лесу с Рраяром и среди Золотых котов, мне так не хватало любимых рук, родного запаха и самых нежных на свете губ! Тая от неспешной ласки, я всем телом, трепещущей от восторга душой чувствую, что любима. Никто и никогда не сравнится с Аллеоном, ставшим моей первой настоящей любовью.