— Помнишь, я рассказывал, что мужчина в Талассе может быть только мужем, слугой или рабом? Это не совсем верно. На севере есть кланы, которые живут сами по себе, не подчиняясь Матери дома. Им позволено это, потому что они готовят прославленных на весь мир воинов. В детстве я обожал легенды о них.
— И ты думаешь, что Гарари как раз из таких?
— Он аилей, так что я уверен, что прав… А что во-вторых?
— Почему ты сел на пол?
— Свободное место было только между вами. Я бы помешал разговору, если б занял его.
Согласна, это было бы не совсем удобно. Надо было мне сесть посередине, а не в углу, как привыкла.
— Присел бы на подлокотник, вон они какие широкие. Или на подоконник, там даже подушки есть.
— Тогда я был бы выше тебя.
— Ты в любом случае выше меня! Стоя, сидя — без разницы!
— Это другое.
Вздыхаю. С одной стороны, пустяк — кто не сидел на полу, особенно, если там мягкий ковёр? Но с другой стороны, Медиф — не собачка.
— Ты недовольна мной?
— Если я попрошу не придавать значения тому, выше ты окажешься или нет, а просто выбирать, где удобнее?..
— Мне здесь удобно, — немедленно заверяет инкуб.
Почему я так реагирую? Ведь дело, в общем-то, не в месте, а в самом Медифе. Если бы, например, Аллеону захотелось устроиться на ковре, у меня бы и мысли не возникло его оттуда сгонять. Может, зря я ищу какой-то неправильный смысл?
Но нет, их нельзя сравнивать. Мотивы были бы в корне отличны. Лен руководствовался бы своим комфортом, а Медифом в первую очередь двигают глупые таласские правила. Проблема именно в этом.
— Ты разрешила мне за тобой ухаживать, и я подумал, что могу тут сидеть, — говорит между тем Медиф. Наше взаимное недопонимание действует на него удручающе.
И тут очередной кусочек пазла со щелчком встаёт на своё место.
— Погоди-ка! То есть, в Талассе это похвала? Вроде того, что ты говорил о стоянии на коленях?
— Позволение быть рядом — признак особого расположения госпожи.
Да я найду сотню дел, которые можно делать вдвоём!
— Ничего не имею против того, чтобы проводить время вместе. Но на полу всё-таки лучше не сиди, хорошо?.. Что не так?
— Ты не хочешь, чтобы кто-нибудь знал, что я — твой жених?
— Как ты…?! — с силой сжимаю переносицу, крепко зажмурив глаза и душа в себе желание сорваться на крик. — С чего ты взял?
Как он пришёл к этому выводу? Мы же говорили о ковриках и о совместном досуге!
Медиф, чуть нахмурившись, молчит. Не у одной меня голова взрывается от столкновения разных культур.
— Давай-ка сначала! — предлагаю, резко выдохнув. — Ты можешь сидеть, где угодно, если тебе этого хочется. Но! Если это дань таласским традициям, не нужно. Я всё равно их не знаю и не смогу правильно расценить твоё поведение. Как сейчас, например.
— Но я-то смогу, — негромко напоминает он. — И я не умею по-другому, Дарисса. Не могу быть таким, как Лен.
Наверное, я слишком многого жду. Медиф ведь совсем недавно тут и не успел перенять чуждые ему правила. А может, вообще никогда это не сделает: он уже полностью сформировавшаяся личность. На его месте я бы тоже чувствовала себя потерянной, ища поддержки в том, к чему с детства привыкла. Получается, запрещая сидеть у моих ног, я не освобождаю его от неприятных повинностей, а лишаю уверенности?
— Тебе и не нужно быть кем-то другим, Медиф, — заверяю, спустившись к нему на пол. — Я ценю тебя именно таким, какой ты есть. Ты честный, надёжный и умный, а все эти таласские заморочки — ерунда. Извини, что всё время пытаюсь переделать тебя под привычный мне образ.
— Я обязательно научусь, — обещает он. Изящные смуглы пальцы робко касаются моей щеки, скользят вниз по шее. — Можно мне…
Не отвечая вслух, сама подаюсь к нему, заранее предвкушая, что и этот поцелуй будет особенным. С Медифом, кажется, других не бывает. Как он это делает? Целует, вроде бы, совсем неторопливо, скорее обещая, чем на самом деле разжигая страсть, но получается так сладко-волнительно, что по телу пробегает лёгкая дрожь.
Секундная заминка — и шею сбоку обжигает неожиданный поцелуй.
Вздрогнув, порывисто оборачиваюсь и расширившимися от изумления глазами смотрю на Лена.
— Что ты…
Мужчины обмениваются быстрыми взглядами, и договорить я просто не успеваю. Инкуб бережно разворачивает меня к себе и втягивает в гораздо более настойчивый поцелуй, не оставляющий иного выбора, кроме как насладиться им.
Испуг, взметнувший мысли, словно ветер — опавшие листья, растворяется в ласке. Пропустив удар, сердце заходится от восторга, смущения и удовольствия.
Запустив пальцы одной руки в шевелюру Медифа, второй ухитряюсь обнять Аллеона за шею. Не хочу, чтобы он ушёл, чтобы это закончилось! Окончательно опустившись к нам на ковёр, Лен неспешно скользит тёплыми ладонями по спине, гладит плечи, приспуская с них платье. Контраст жадных и нежных поцелуев, присутствие рядом двух великолепных, любимых мужчин и сама непривычная ситуация будоражат и возбуждают до неприличия. Чьи-то руки прямо через ткань мягко сдавливают грудь, чьи-то — скользят по бёдрам и талии. Где-то на задворках сознания ещё теплится мысль, что потом мне, наверное, будет стыдно, что мы не дома, но как вообще можно о чём-то думать, когда наэлектризованное тело предвкушающе дрожит даже от такой малости, как опаляющее кожу чужое дыхание?
— Думаю, нам уже хватит, — доносится сбивчивый шёпот Аллеона. — Пора бы и о приличиях вспомнить. Нас всё ещё ждут в гостиной.
Как только до меня доходит смысл слов, хочется застонать от бессилия и неудовлетворённости. Он прав, конечно, но так же нечестно!
— Это что было? — выдыхаю, с трудом собираясь с мыслями и поправляя платье.
— Маленькая репетиция? — провокационно улыбается сиир, однако его взгляд скорее проницательный, чем насмешливый. — Разумеется, только если ты пересмотрела свои убеждения.
Опешив, безмолвно рассматриваю его в ответ. Он это специально! Специально, чтобы я передумала насчёт секса втроём!
Р-р-р-р!
Хотя, наверное, нужно относиться к подобному проще. В конце концов, что такого? Аллеон выглядит более чем довольным. Медиф тоже не очень-то возражал. Для него, подозреваю, это вообще не в новинку. Да, я без инициативы извне не скоро ещё решилась бы, но, будем смотреть правде в глаза, мне понравилось получать в два раза больше ласки. С морально-этической стороной тоже нет никаких проблем. Это тут даже обществом не порицается! Так в чём же проблема?
— Иногда много думать — вредно, — понимающе замечает Лен.
Инкуб и тот улыбается! Может, конечно, «репетиция» разительно улучшила его настроение, но, скорее всего, дело в моём растерянном выражении лица.
Почему-то в этот момент я особенно остро, почти болезненно, чувствую между нами подавляющую разницу в опыте, возрасте и мировоззрении. Настоящая пропасть! То, что для меня — смелый эксперимент, для них — едва ли не рядовое событие; что абсолютно мне непонятно — очевидно для них, как, в общем-то, и наоборот. Про умение в буквальном смысле чуять эмоции и заставлять окружающих поступать, как им хочется, вообще лучше не вспоминать.
— Признайтесь честно, я кажусь вам ребёнком?
Уверена, так и есть. Даже представить не могу, как смогла бы серьёзно общаться с кем-то, кто в десять раз меня младше! Неважно, насколько он умный и здравомыслящий, с такой разницей это — ребёнок. Сколько бы лет ему ни было.
— Ну что ты, Дари? — Лен успокаивающе гладит меня по руке. — Разумеется, нет. Просто у тебя…
— Вот только попробуй, попробуй сказать, что всё по лицу видно!
— Но это так, — подтверждает он, рассмеявшись. — Оно у тебя действительно выразительное. К тому же, даже по вашим меркам, ты ещё молода.
Отлично. Я всегда искала в отношениях равенства, но как его можно добиться, если, сколько бы лет ни прошло, эта разница между нами никуда не исчезнет?
— Честное слово, я никогда не думал о тебе, как о ребёнке. Это же какое-то извращение — думать так о любимой жене, не находишь?