Знает, и ничего мне не говорит!
— На всякий случай, я ему рассказал.
Неспешно поглаживая напоследок спину притихшего инкуба, размышляю об умении держать слово. Он мог бы всё для себя упростить, незаметно погасив моё возбуждение, но не сделал этого, потому что когда-то давно, ещё в доме леди Луассис, я запретила. Никто бы ничего не узнал, а Медиф всё равно не стал намеренно применять свои умения.
— Если посчитаешь необходимым, можешь влиять на меня своим даром. Иногда это даже полезно.
Дышать сразу становится легче. Мне по-прежнему приятно касаться сильного, отточенного тренировками, тела, но самоконтроль вернулся, и я больше не опасаюсь сделать какую-нибудь глупость.
— Так гораздо лучше, — улыбаюсь. — С массажем на сегодня всё. Не вставай, полежи ещё немного. Как ты себя чувствуешь?
— Размякшим и сонным — тихо смеётся он, и этот счастливый смех греет мне душу. — Спасибо, что принимаешь мои способности. И за доверие.
Сев, Медиф поворачивается ко мне и не торопясь наклоняется ближе. Он впервые делает это сам, не спрашивая разрешения, и мне хочется по-детски прыгать от радости! Пусть, такую показательную медлительность тоже можно считать вопросом, а то, что я остаюсь на месте, — согласием, но я всё равно им горжусь!
Замерев у самых губ, он с улыбкой к чему-то прислушивается, и только потом нежно, едва прикасаясь, целует. Кончики его пальцев очерчивают моё плечо, порхают по шее, отзываясь мурашками и волной удовольствия, докатившейся до самых пальчиков ног. По-моему, Медиф всё-таки настоящий инкуб! Ему даже не нужно искать какие-то эрогенные зоны: они возникают сами собой вслед за движением его рук!
Почему-то и мысли не возникает углубить поцелуй или перехватить инициативу. Ласка настолько бережная и лёгкая, что хочется просто прильнуть к нему и забыть обо всём.
— Если позволишь, — выдыхает, едва отстранившись, — я позову Лена. Мы так договаривались.
Я чувствую, как смешивается наше дыхание, как покалывает губы, и потому не сразу понимаю, о чём речь.
«Позову Лена», — сказал Медиф.
Что? Лена? Сюда? Сейчас?
— Постой! — на всякий случай поймав его за руку, отчаянно пытаюсь собрать ускользающие мысли и определиться с желаниями.
— Ты не хочешь? — уточняет, не предпринимая попыток вырваться. — Или я сделал что-то не так?
— Всё так, Медиф, так, я просто… — выдохнув, заставляю себя дышать ровно. — Я волнуюсь, понимаешь?
Он делает неопределённый жест: то ли кивнул, соглашаясь, то ли, задумавшись, ненадолго опустил голову.
— Из-за меня? — спрашивает, не отводя взгляда. В ответ я только неуверенно пожимаю плечами, и его тёмные брови вопросительно приподнимаются. — Из-за Аллеона? Но почему?
Не в нём дело. Совсем не в нём.
И даже не в новом опыте. Хотя и это тоже довольно волнительно.
Как сказать Медифу, что сейчас секс с ним для меня равнозначен измене? Я кое-как, с одобрения Лена (и с его же подачи), привыкла к мысли о поцелуях, а тут сразу такое! Одно дело — до свадьбы, когда оба свободны, но я-то ведь уже замужем!
— Я не могу делить постель с тем, кого не считаю своим мужем, Медиф, — говорю серьёзно, и он никнет, отодвигается. — Подожди, не делай пока никаких выводов! Это вовсе не значит, что ты мне чужой! Я о другом. Если сегодня ночью мы будем вместе втроём, ты перестанешь считаться моим женихом и станешь мужем. Навсегда и по-настоящему — в богатстве и в бедности, в горе и в радости, в болезни и здравии. Всё, как положено. Конечно, потом можно устроить церемонию или обряд, принятые у вас в Талассе, но для меня важно определиться прямо сейчас. Ты действительно хочешь всего этого? Если нет, мы просто оставим, как есть, и найдём способ снять с тебя клятву.
Медиф слушает молча, и его побледневшее от волнения лицо видно даже в тусклом свете магического светильника. Я успеваю не на шутку испугаться отказа, но, тяжело сглотнув, он севшим голосом произносит:
— Хочу, — и тут же, не давая толком порадоваться, просит: — Разреши мне воспользоваться ножом?
— Что? Зачем тебе сейчас нож?
У меня даже вариантов нет!
Разве только один, глупый — инкуб так «рад», что решил немедленно свести счёты с жизнью. Моей или своей, по обстоятельствам.
— Для церемонии. Ты же сама сказала, что хочешь сделать, как принято в Талассе.
— И как же в Талассе принято? — переспрашиваю, морально готовясь к тому, что услышанное мне не понравится.
— Ничего сложного. Сначала клятва верности, а потом женщина наносит своё имя специальным кинжалом или приказывает сделать это мужчине.
С клятвами всё понятно, но вот остальное звучит угрожающе.
— Куда наносит?
— Да куда захочет, — пожимает плечами инкуб. — На грудь, на руки или спину. Некоторые — на шею, чтобы точно все видели. Можно ещё клеймом, но тут…
Я, кажется, вот-вот научусь зверски скрипеть зубами! Не могу больше такое слушать! Вообще не хочу больше ничего знать о Талассе!
— Никаких шрамов! Никаких ножей и клейма! Ты же женишься, а не на пытку идёшь!.. Зачем я только спросила? Рассказами о таласских традициях можно детей пугать! Да что там детей, тут и взрослые-то испугаются!
Медиф усмехнувшись, берёт меня за руку, рассматривая браслет Аллеона.
— Есть и другой способ, — тихо говорит он, выводя подушечкой пальца узор от запястья до локтя. — Можно применить магию.
— Но ты ведь не маг?
— Главное, что мы в магическом мире.
— И как всё будет? — уточняю подозрительно.
— Это не связано с моим родным миром. Я прочитал об этих клятвах здесь, когда впервые заинтересовался твоим браслетом.
— Звучит обнадёживающе. В чём подвох?
— Это союз равных, а я твой хранитель.
Я жду продолжения, но инкуб умолкает, не собираясь пояснять свою мысль.
Дело в клятве, которую он дал? Нельзя несколько раз клясться одному и тому же человеку, да? Или нельзя раздавать столь серьёзные обещания дважды?
— Ты и так вправе получить от меня всё, что угодно, — добавляет всё же, не дождавшись понимания.
Чтобы сообразить, к чему он клонит, приходится снова мысленно прокрутить наш диалог.
— По-твоему, брак — это основание для последующей взаимной эксплуатации? Разве похоже, что у нас с Аллеоном дела обстоят именно так? Может быть, в Талассе и выходят замуж, чтобы привязать к себе выгодного мужчину, но я предлагаю другое! Семья для меня — это любовь, уважение и забота друг о друге. Семья — те, кто останется с тобой навсегда, независимо от того, добьёшься ли ты успеха; те, с кем можно быть настоящим, доверять — и не бояться предательства… Мне не нужен муж-слуга или муж-раб, Медиф. Только равный. Поэтому теперь, когда ты всё это знаешь, я спрошу снова. Ты действительно хочешь…
— Я люблю тебя, Дари, — тихо и как-то очень устало перебивает он, полуприкрыв глаза.
Таким голосом впору признаваться в неизлечимой болезни, но я вообще не ожидала услышать от Медифа что-то похожее в ближайшие дни. Максимум, на что рассчитывала, это хотя бы симпатия.
— Люблю… — скорее для себя самого, чем обращаясь ко мне, повторяет он. — Наверное, не так, ослепляюще, как Аллеон, и всё же гораздо сильнее, чем когда-нибудь мог представить. Ты права, я не умею показывать это так, как тебе нравится, а говорить…
— В Талассе не принято признаваться в любви, да?
Медиф едва заметно улыбается, хотя по-прежнему на меня не смотрит:
— Это очень опасно, и там я бы никогда… Я, наверное, безнадёжен, но несказанные слова жгут изнутри.
Для него открыто признаться, показать своё отношение — невероятный риск! Любящий всегда уязвим, а уж в Талассе… И тем не менее Медиф решился. Помогло ли постепенно растущее между нами доверие, или он отчаялся как-то по-другому донести до меня свои чувства, но инкуб нашёл в себе смелость.
И теперь я сделаю что угодно, чтобы он об этом не пожалел.
— Не безнадёжен. Ты просто очень честный. Знаешь, когда мы с тобой в первый раз встретились, меня, как и всех, поразила твоя красота. Я никогда не видела таких красивых мужчин, и ты показался мне чем-то нереальным. Тем, к кому нельзя даже прикасаться, только восхищаться со стороны. Потом, когда на нас напали и ты пытался защитить всех один, я поняла, что не только внешность в тебе достойна восхищения, есть гораздо более важные качества. Ты удивительно храбрый, сильный, преданный и добрый, Медиф. И я тебя за это люблю. Не представляю, как ты сумел сохранить себя, живя там, чего тебе это стоило, так что для меня ты — настоящее сокровище. Даже несмотря на то, что порой мы друг друга не понимаем, и таласские правила сводят меня с ума. Если мы вместе — это совершенно не важно.