Сейчас ты у меня, голубчик, опробуешь собственный метод…
Тихо рассмеявшись, Аллеон успокаивающе целует вдоль позвоночника, гладит по плечам, прижимается бёдрами. Стоя сзади, он обнимает меня за талию, несильно тянет к себе, и я послушно наклоняюсь вперёд, к Медифу, упираюсь руками в кровать. Тот, похоже, только теперь понимает, что будет дальше. Глаза недоверчиво распахиваются, он поспешно облизывает губы, собираясь заговорить, но первый же поцелуй в твёрдые мышцы пресса заставляет его подавиться словами и замереть.
Минуту назад он дразнил меня, а теперь я повторяю то же самое с ним. Воздушные ласки, почти неуловимые прикосновения губ — скорее, намёк на то, что могло бы быть, чем настоящее удовольствие. Сам дотронуться до меня он не осмеливается, но, судя по всему, уже раскаивается и всё осознал.
Очень вовремя, потому что выдержка у всех на исходе.
Придерживая за поясницу, Аллеон проводит головкой члена между моих широко расставленных ног — вверх, затем вниз, и это пробирает меня до стона, до внутренней дрожи. Наверное, он что-то такое почувствовал, потому что тут же сильнее сжимает пальцы и одним плавным толчком заполняет собой.
Поднимая глаза, мысленно готовлюсь к возможной ревности, однако Медиф, похоже, даже не смотрел в сторону сиира. Несмело улыбнувшись, он гладит меня по щеке, очерчивает подбородок и шею, но не целует. Наоборот, отстраняется, вставая на колени, чтобы мне было удобнее.
Инкуб красив везде, ниже пояса тоже, но любование лучше отложить на потом. Обхватываю его губами, прослеживаю языком узор вен, — над головой раздаётся тихий, отчётливый стон. Мне и самой трудно сейчас сосредоточиться от шквала эмоций. Хочется просто забыться, раствориться в них без остатка.
Лен сбивается с неспешного темпа, его движения становятся более резкими, размашистыми. Вжимаясь до упора, он на мгновение замирает, и я чувствую, как с каждым разом всё сильнее приближаюсь к пику. Подаюсь ему навстречу, напрягаю мышцы влагалища, затихаю, прислушиваясь к своему телу и, наконец, вздрагиваю от яркой вспышки.
Чего я точно не ожидала, так это того, насколько хватит инкуба. Дождавшись, когда обессиленный Аллеон скатится на кровать, он осторожно освобождается.
— Позволишь?
Всё ещё нежась на волнах только что пережитого удовольствия, киваю и охотно переворачиваюсь на спину: во всём теле такая приятная слабость, что лишним это не будет.
Вот только расслабилась я рано.
Не отводя ласкового, любящего взгляда светящихся глаз, он устраивает мне такое, что вся усталость мигом забылась. Будто сам не свой, Медиф вбивается частыми, мощными толчками, безжалостно-нежные пальцы тянут и потирают соски, до звёздочек перед глазами сжимают клитор.
— Смотри на меня, — требует, не останавливаясь.
И я смотрю. Отчаянно закусываю губы, всхлипываю и изгибаюсь под ним, но подчиняюсь.
Не остаётся ни стыда, ни связных мыслей, только всепоглощающее, до боли обострившееся желание.
— Смотри…
Даже если б хотела, я не могу отвернуться: эти глаза — единственное, что удерживает в реальности. Такое странное чувство — словно в мире не существует больше ничего, кроме нас… никого, кроме нас…
А потом, как цунами, накатывает чувство небывалого, опустошающего освобождения. Оглушающее, ослепляющее, сметающее всё на своём пути.
Наверное, это и называют «родиться заново»…
На то, чтобы вернулась способность хоть как-то мыслить, требуется пара минут. Осознаю себя уже лежащей в тесных объятиях Медифа. Меня до сих пор знобит, и он пытается своим теплом унять эту дрожь.
— Моя, моя… — исступлённо шепчет, уткнувшись в шею и поглаживая по волосам. — Моя…
— Очнулись? Ну вы даёте! — нервно усмехается стоящий у стены Лен. — Предупреждать же надо!
— Я не был уверен, — уже спокойнее объясняет инкуб. — Тянуло, чувствовал, что особенная, но до последнего сомневался…
— Всё равно бы сказал! Представляешь хоть, как я испугался, когда всё заискрило? — увидев наше полное замешательство, поясняет: — Ваши татуировки.
Я бы посмотрела, что там, да сил нет.
— Поспите немного, — советует Аллеон, укрывая нас вторым одеялом.
Отличная мысль. Даже не думая спорить, закрываю глаза и моментально уплываю в обволакивающую темноту под тихое «я люблю тебя» и поцелуи.
Во второй раз просыпаюсь от умопомрачительного аромата. Торты тортами, но, среди прочего, мы взяли с собой мясо и шампуры. Этим Лен и воспользовался, решив приготовить шашлык, а заодно разбудить нас самым безопасным, проверенным способом.
— Унюхала, наконец? — со смешком спрашивает Медиф.
Он по-прежнему тут, прижимает меня к себе, гладит по спине и улыбается — впервые так открыто и лучезарно.
— Выглядишь очень счастливым.
— Потому что так оно и есть, — подтверждает, улыбаясь ещё шире.
— А в храме ты таким не был, — вспоминаю недоумённо.
Да, он радовался, однако с тем, что сейчас, не сравнить.
— Ты моя, Дари. Ты с самого начала была предназначена мне, понимаешь? Я полукровка, бракованный, и никогда даже не надеялся, что где-то в мире есть та, кто меня ждёт. Если б я знал это раньше!..
— Но мы же и так были связаны. Тебе мало татуировок?
Возникает неприятное чувство, что обретение брачных рисунков было невероятно важным и судьбоносным лишь для меня. Я-то уже тогда считала его родным, но Медиф, выходит, думал иначе?
А если бы его догадки не подтвердились? Если бы я не была ему предназначена, а просто любила?
— Не суди строго, Дари, — негромко произносит Лен, входя в комнату. — У Медифа сейчас буквально вся жизнь перевернулась с ног на голову. Конечно же, он и раньше тебя любил. Просто пара — это нечто особенное. В каком-то смысле, это даже больше, чем любовь. Она ведь бывает разная, а пара — это родство душ, единение и глубочайшая привязанность, потребность друг в друге. Вы ещё не встретились, а он уже чувствовал к тебе тягу и только теперь, впервые, по-настоящему спокоен и счастлив.
Все столько твердят о парности, что я уже начинаю завидовать. Что толку в пышных церемониях, если они ничего не значат? Можно хоть месяц отмечать свадьбу, а потом случайно встретиться взглядом с незнакомцем и пропасть, поняв, что любишь и всецело принадлежишь только ему. Это осознание будет куда важнее записи в паспорте.
— Разве ты во мне сомневалась? Я ведь…
— Эмоции нужно проговаривать вслух, — добродушно напоминает сиир. — Дари же не эмпат. Для неё твоя бурная радость уже после заключения вашего брака была непонятна.
Как всё же удобно иметь несколько мужей разом! Они сами могут проводить между собой воспитательные беседы, и мне не нужно тратить время и нервы на выяснение отношений!
Оставшуюся часть дня проводим на пляже. Гуляем по побережью, загораем в мягких лучах заходящего солнца, плаваем до изнеможения, а потом греемся у костра с чашками горячего чая и припасёнными лакомствами.
— Надо бывать здесь чаще, — предлагаю, оглядывая ночной пейзаж, освещённый яркой луной.
— Я не против. Пока лето, можем выбираться сюда хоть каждые выходные.
Витающий в своих мыслях Медиф с задумчивой улыбкой берёт меня за руку, щекотно целует в ладонь.
— Ты чего?
— Может быть, через несколько лет мы будем отдыхать тут уже вчетвером.
Поначалу пугаюсь, — куда ещё-то?! — но через секунду соображаю, что речь вовсе не об очередном муже, а о ребёнке, что, в общем, логично.
— А ты хочешь детей?
— Хочу. Очень.
И так проникновенно смотрит, что в силе его желания не приходится сомневаться.
Кое-что вспомнив, подозрительно кошусь на свой браслет. Аллеон говорил, что учитывается только наше с ним мнение, но мало ли…
Поняв направление моих мыслей, Лен моментально становится крайне серьёзным, хмурится — и вдруг расслабленно улыбается, пожимает плечами.
— Как вернёмся, проверим.
Хоть я и вздохну с облегчением, если всё обошлось, но не расстроюсь, если окажется, что желание Медифа скоро исполнится. С такими папами ребёнок без внимания не останется.