V
Открыв дверь, она увидела в коридоре какого-то мужчину с револьвером в руке. Он ее не заметил. Она быстро закрыла дверь и, прислонившись к раковине, схватилась за сердце, бьющееся изо всех сил о реберные прутья.
VI
- Я все обошел, - сообщил Ларри ОТРурки. - Ни души. Кэффри, Кэллехер и Гэллегер забаррикадировали весь первый этаж, кроме входной двери. Ее тоже можно завалить, если понадобится.
- Бояться нам некого, - сказал Диллон.
- И что это значит? - спросил Маккормик.
- А то, что не понадобится ее заваливать.
- Думаешь, англичане не объявятся?
- Нет. Им сейчас не до этого. Дело в шляпе.
- И что это значит? - спросил Маккормик.
- А то, что они даже стрелять не будут, сразу объявят капитуляцию.
- Брехня, - сказал Маккормик.
ОТРурки пожал плечами:
- Чего спорить. Увидим. А пока будем выполнять приказ.
- Чего тут выполнять, - усмехнулся Диллон. - Сиди и жди.
- Значит, будем ждать, - сказал ОТРурки.
Маккормик кивнул в сторону трупа Теодора Дюрана.
- Надо вынести его отсюда, а то будет здесь лежать и гнить.
- Не успеет, - отозвался Диллон. - Сегодня же вечером отдадим его британцам, а они его похоронят. Вот так. Подарочек на прощанье.
- Надо бы перенести его в другую комнату, - сказал Маккормик.
Он посмотрел на труп и брезгливо поморщился, хотя винить было некого, чего уж тут.
- А пускай ОТРурки разрежет его на кусочки, - предложил Диллон, - вынесем по частям и утопим в клозете.
Маккормик ударил кулаком по столу; из подпрыгнувшей чернильницы брызнуло черным.
- Черт побери! Изволь уважать мертвых!
- И потом, он явно заблуждается насчет занятий медициной, - добавил ОТРурки, который в этом году заканчивал медицинский колледж.
- Может быть, вы не кромсаете трупы?
- Сейчас не время об этом рассуждать, - сказал Маккормик.
- Самое время, и у нас его больше чем достаточно, - ответил Диллон. Больше чем достаточно, пока эти британцы не надумают сдаться. Самое время порассуждать. Объясни-ка мне, Ларри ОТРурки, в чем же я явно заблуждаюсь, утверждая, что ты способен разрезать этого чиновника на мелкие кусочки? Времени на объяснения у тебя, Ларри ОТРурки, хоть отбавляй, поговорим об этом, если все равно, о чем говорить, а заняться нам все равно больше нечем до тех пор, пока нам не объявят, что британцы покинули Дублин и вернулись к своим грозовым небесам, усеянным цеппелинами.
- Грозен и не ровен час, - объявил Маккормик. - Диллон, сейчас не время впадать в глупый оптимизм.
- Вот это правильно, - добавил ОТРурки.
- Увидите сами, увидите. Британцы...
- Диллон, здесь командую я. Заткнись.
Маккормик, вынужденный скрепя сердце призвать к соблюдению дисциплины - а это залог успеха любого восстания, - нервно затеребил сургучную печать. Кэллинен, развалившись в кресле и не вынимая рук из карманов, высматривал на потолке мух и сокрушался: так высоко не доплюнешь. ОТРурки, переместившись к окну, разглядывал пустынную набережную и мост ОТКоннел с редко случающимися прохожими. Единственным объектом, проявляющим активность, оказался лихорадочно трясущийся норвежский парусник. ОТРурки это не понравилось. Он повернулся к Маккормику. Тот, наигравшись с сургучной печатью, зажатой между носом и верхней губой, и машинально разукрасив свое лицо коричневыми усами, вяло приказал Кэллинену:
- Отнеси чиновника в соседнюю комнату. Диллон тебе поможет.
Что они и выполнили.
VII
Не оставаться же мне здесь до скончания дней своих, говорила себе Герти. Боже милостивый, значит, это они, республиканские бандиты, разграбили нашу почту. Наверное, они уже ушли. Нет, по-моему, не ушли. Ушли все остальные. Все остальные, то есть наши. И выстрел все-таки действительно раздавался. Значит, это самый настоящий мятеж. Их революция. И этот мужчина с револьвером республиканец. Ирландский республиканец. Боже милостивый! Боже, спаси короля! А я здесь, у них в руках. Почти у них в руках, поскольку эта дверь отделяет меня от них, защищает меня от них. Дверь. Но ведь дверь можно вышибить. Они ее вышибут, и вот тогда я окажусь у них в руках. Одна. Одна. А сколько их там? И эта тишина. Неужели они вышибут дверь? Конечно же нет. Конечно же нет. Они не осмелятся. Это ДАМСКИЙ туалет. Ах, ах, ах. Они не осмелятся войти в ДАМСКИЙ туалет. Ах, ах, ах. И я останусь взаперти до тех пор, пока не придут британцы и меня не освободят. Если, конечно, среди мятежников нет женщин. Или хотя бы одной женщины, которая неизбежно придет сюда и попытается войти. И... и... и они вышибут дверь. Они вышибут дверь.
VIII
Гэллегер и Кэллехер перенесли труп привратника в маленький пустой кабинет и пошли проведать Кэффри, который по-прежнему стоял на посту перед дверью, выходящей на набережную Эден. Праздношатающиеся и сочувствующие исчезли. Какой-то велосипедист в цилиндре и рединготе проехал по мосту ОТКоннела; ему было лет двадцать пять. У статуи ОТКоннела он развернулся и поехал в сторону Тринити-колледжа.
- Все спокойно, - сказал Гэллегер.
- Спокойней не бывает, - добавил Кэффри.
Кэллехер достал пачку сигарет, и они закурили, опершись на свои ружья.
Перед ними готовился к отплытию норвежский парусник. Капитан суетился, помощник отдавал команды.
- Викинги смываются, - сказал Кэффри. - Сдрейфили.
- Правильно делают, - заметил Гэллегер. - Пускай проваливают вместе с британцами и прочими саксонцами.
Тем временем матросы отдали швартовы; маленький парусник отчалил и стал медленно спускаться по Лиффи, держа курс в открытое море. Инсургенты помахали рукой на прощанье. Скандинавы ответили тем же.
- Счастливого пути! - крикнул Кэллехер. - Счастливого пути.